***

Годом основания Оренбургского драматического театра стал 1856-й. Тогда театра, кроме любительского, в Оренбурге не было, и в наш город впервые приехала профессиональная труппа артистов – антреприза Бориса Соловьёва. Вопреки мнению оренбургского губернатора В.А. Перовского о том, что «пребывание Соловьёва признаётся не только для него убыточным, но и совершенно бесполезным», антрепренёр всё же рискнул. Вот так, практически вопреки мнению губернатора, осенью 1856 года антреприза Соловьёва впервые собрала оренбуржцев на спектакль. Сведений о репертуаре труппы Соловьёва не сохранилось. Известно только, что в 1856 году им были поставлены водевили «Двое за шестерых», «Отец, каких мало» и «Девятиженец». В первый же свой сезон Соловьёв так успешно повёл дело, что закончил его безубыточно и остался в городе ещё на год. Работа последующих антреприз (Глазенаппа-Берга, Иванова, Бельского) показала, сколь значительную роль стал играть в культурной жизни Оренбурга профессиональный театр. Тогда же, по указанию генерал-губернатора, под нужды театра начали постепенно перестраивать каменный манеж Неплюевского училища.

***

В период с 1870 по 1872 год театром руководил по назначению гласных городской думы штаб-ротмистр Лобысевич, а полковник Дрейер по поручению губернатора оказывал содействие в решении возникающих в театре проблем. В архиве сохранилось отчаянное письмо Лобысевича, из которого явствует, как тяжело руководить театром и освоить специфику театрального дела: «...Всякая пьеса требовала новых расходов, каждый из актёров что-нибудь требовал, угрожая не выйти играть, в особенности актрисы, требования и капризы которых не имели предела... Раздоры, беспрерывные интриги, всевозможные гадости актёров и актрис и протесты против постановки хороших пьес в дни перед бенефисными не давали возможности ни минуту быть покойным, значительно уменьшали доход театра и ставили меня в такое положение, что я положительно не знал, что мне делать. <…> За время существования театра нельзя было не удивиться, что его посещают все классы жителей Оренбурга. Следовательно, нет сомнения, что театр есть потребность не одного какого-нибудь слоя общества, а всего города». (ГАОО. Ф. 6. Оп. 6. Ед. хр. 14154/а. Л. 223).

***

В начале ХIХ века, когда только начинали складываться театральные антрепризы, режиссёр (он же зачастую и антрепренёр) думал лишь о том, как бы подобрать опытных актёров на основные роли, чтобы «пьеса хорошо разошлась». Приглашая кого-либо в труппу, режиссёр выяснял, что актёр играл, особенно в классическом репертуаре, есть ли у него «гардероб», то есть костюмы. Практически запас играных ролей и «гардероб» решали судьбу актёра.
Наиболее яркий след своей театральной деятельности в Оренбургском театре ХIХ века оставила труппа А. Рассказова, в составе которой были талантливые артисты. Их имена вошли впоследствии во всероссийскую историю театра. Это Пелагея Стрепетова, Модест Писарев, Пётр Свободин. По сути Оренбург явился колыбелью будущих звёзд, которые вскоре покорят Москву и Петербург. Пока же на провинциальной сцене они делали первые шаги на пути психологического театра, и публика это сразу почувствовала. Местная газета в 1875 году писала: «Театр ныне пуст не бывает, как случалось в прошлые годы».
В труппе Рассказова ведущее положение занимал герой-любовник П.М. Свободин. Актёр большой эмоциональности, Свободин уже после первого выступления в «Гамлете» Шекспира завладел оренбургской публикой. Также он захватил зрителей в ролях Тартюфа, Чацкого, Отелло. Даже в труппе Рассказова, богатой дарованиями, Свободин выделялся огромным темпераментом и высокой культурой. Однако чрезмерная эмоциональность и надменное отношение к власть имущим однажды лишили Свободина свободы. До сих пор существует театральная легенда, что, читая монолог Гамлета, артист у рампы громко вопрошал: «Бить или не бить?»
Полицмейстер, сидящий в партере, усмотрев в этом «признаки нарушения общественного спокойствия», арестовал артиста. Только благодаря друзьям ему удалось выйти из-под ареста. Говорят, что в результате артисту пришлось навсегда покинуть Оренбург. В 1880-х годах Свободин поступил на сцену Михайловского театра в Петербурге.
Говоря о наиболее ярких актёрских именах ХIХ столетия, мы должны вспомнить о гастролях в нашем театре таких личностей, как М.Т. Иванов-Козельский, В.Н. Андреев-Бурлак, В.Ф. Комиссаржевская. Творчество этих актёров значительно поднимало уровень театрального искусства в провинции. Благодаря подвижнической деятельности режиссёров и актёров, в 80-х годах ХIХ века Оренбург стал настоящим театральным городом, и видные антрепренёры обязательно включали его в свои гастрольные маршруты.

***

Рецензенты скрупулёзно отмечали все промахи и удачи сезонов антрепренёров Н.С. Вехтера и Р.А. Крамеса.
«Оренбургский листок», 3 января 1882 года: «...Пьеса «Город упраздняется» г. Крамесом выбрана была с балаганным расчётом ввиду того, что и в Оренбурге говорят об упразднении города Оренбурга, притом сыграна пьеса плохо, аляповато и неверно с действительностью. Вдобавок г. Денисов позволил себе перед публикой непростительную плоскость, или вернее – гаерство. Открывается занавес, и на сцену вдруг выходит г. Денисов (в роли исправника Клюковкина), старательно загримированный до полнейшего сходства с г. оренбургским полицмейстером, который сидел тут же, в упор, и который не только никакого отношения к исправничеству не имеет, но человек в Оренбурге новый, никому и никакого зла сделать не успевший. Г. Вехтер, первый антрепренёр, говорит, что он был против такого грима и предупреждал как г. Крамеса, так и г. Денисова, но его-де не послушали».

***

Интересно наблюдение рецензента о масленичной неделе в театре в «Оренбургском листке» (№ 7, 8 февраля 1887 г.): «Женщины обыкновенно выносят эту страду добросовестно; но мужчины не все: многие изнемогают под лямкой и набрасываются на блины для подкрепления сил. Блины, однако, окаянное предательское подспорье для труженика, у которого горло – главное орудие, и здесь бывали случаи, что на Масленице артисты говорили свои реплики просто шёпотом, за что публика им жестокосердно шикала. Полагаем, что в настоящем сезоне ничего подобного не случится, тем более что по случаю плохих сборов протекшего сезона всю надежду артистов и антрепренёра составляет теперь выручка на масленичной неделе, да и деятели труппы, en masse, выглядят людьми порядочными».

***

В один из сезонов Вехтера на сцене театра была исполнена пьеса местного драматурга под названием «Леля». Автор пожелал остаться неизвестным, хотя зрители долго аплодировали и дружно вызывали автора после премьеры (а он уж точно был в зале, и некоторые предположили, что это женщина). Пьеса была признана «безукоризненной по приличному тону и нравственному содержанию», однако сыграна артистами «почти плохо» («Оренбургский листок», 1887, № 42). Появление местных драматургов, пожалуй, можно считать доброй приметой того времени. Театр постепенно завоёвывал умы и мысли своих зрителей и приглашал к совместному участию в творчестве.

***

«Первач» Кожевников, видимо, переусердствовал с мимикой и жестами в исполнении первых ролей, ибо не раз был удостоен замечаний рецензента. В спектакле «Самозванец Луба» он «так таращил глаза и такие выверты выделывал, что даже артистам на сцене было страшно... он в пятом действии так отбросил артиста Ростова, что последний, кувыркнувшись в воздухе, чуть не попал в суфлёрскую будку. В результате, конечно, г. Кожевникову – дружные аплодисменты райка, артисту Ростову – синяк и шишка (хотя г. Ростов этого не заслужил: он отлично знал свою роль)» («Оренбургский листок», № 48 от 24 ноября 1891 г.).
В свой бенефис Кожевников играл роль Гамлета. Амплуа артиста вполне соответствовало его выбору. Видимо, по внутренним ощущениям артист понимал эту роль несколько иначе, нежели от него ожидали зрители, потому даже бенефисный спектакль подвергся безапелляционной критике на страницах «Оренбургского листка» (№ 5 от 26 января 1891 г.): «Хотя г-н бенефициант был вызываем буквально после каждой картины и получил от публики даже подарок из четырёх серебряных чарок, но бессмертный Гамлет его от этого ничего не выиграл. Принц Гамлет у Кожевникова вышел гоголевским Поприщиным, и, как «Фердинанд VII» в «Записках сумасшедшего», г. Кожевников изобразил игрой своей именно сумасшедшего, который метался по сцене, орал, пучил глаза, даже кувыркался, точь-в-точь, как это проделывают душевнобольные, вроде Поприщина. Недоставало лишь вместо плаща увидеть на г. Кожевникове больничный халат с длинными рукавами».

***

Рецензент радушно приветствовал артистов сезонов антрепренёра И.П. Новикова: «Мы очень рады открытию театрального сезона. Уж слишком тягостно теперь в Оренбурге. Удручённый холерным горем оренбургский люд развлечётся в театре, услышит умное человеческое слово, звуки недурного казачьего оркестра, посмотрит артистов и увидит, что лучший из них опять-таки Новиков, который играет и героев, и комиков, и водевильных любовников, несмотря на немолодые годы свои» («Оренбургский листок», 1892, № 36, 30 августа).

***

«Оренбургский листок», № 45, 5 ноября 1895 г.: «Не блистала обстановкой народная феерия «Баба Яга», хотя задумана была затейливо – с полётами, привидениями, превращениями и прочим. Эту русскую феерию стоит разработать полнее и показать детям. Если прибавить хоры, то она доставит удовольствие и взрослым. При представлении феерии случился курьёз. Машинист плохо рассчитал ширину межкулисных проходов, и ступа Бабы Яги застряла, сломав при этом оградку, опрокинулась. Произошла остановка действия. Но г. Шатов в роли сторожа Ивана-дурачка нашёлся и импровизацией выручил сценариуса и машиниста: «Ишь ты, окаянная, сама улетела, а ступу оставила!» и т. д. Хохоту было много!»

***

«Оренбургский листок», № 47, 19 ноября 1895 г.: «В спектакле «Уриэль Акоста» заглавную роль играл превосходно гримированный г. Эльский и был в большом пафосе. Особенно когда, униженный и оскорблённый, выкрикивал: «Я верю в Тебя, Бог Адонай, Бог, топчущий, как глину, своих врагов!» и т. д. Тут г. Эльский так топал и стучал ногами, что театральные подмостки ходуном ходили и трещали. У этого несомненно даровитого артиста много жару и усердия, но не выработано ещё чувство меры. Впрочем, наш прекрасный пол от игры Эльского всегда в восторге».

***

«Тургайская газета», № 101, 1897 г.
Провинциалы (Штрихи и контуры их серенькой жизни)

Захолустная провинциальная жизнь не блещет фактами, на которых можно остановиться, отдохнуть и порадоваться за человека. Кругом сплетни, карты, обильное возлияние в честь излюбленного божка Бахуса. Изредка разве в этом тёмном царстве блеснёт искорка света, вроде бесплатного спектакля для народа, чтения с туманными картинами, а затем опять тьма, опять туман, в котором прозябает обыватель.

***

«Оренбургский листок», № 46, 8 ноября 1898 г.: «Как неприятно бывает, когда артист или артистка на аплодисменты раскланивается перед публикой во время действия! Это портит иллюзию впечатления от игры, даже и тогда, когда артист, уйдя за кулисы, положим, расплакавшись, бойко является на аплодисменты и, улыбаясь, раскланивается. Это мешает ходу действия, а главное, портит иллюзию зрителя».

***

Каждый год под занавес сезона в честь многие годы бессменного смотрителя театра Ильи Абрамовича Вайермана назначался бенефис, это стало доброй театральной традицией. В этот день бенефицианту говорили много тёплых слов, осыпали разноцветными бумажками и дарили подарки. Пьесу для своего бенефиса смотритель театра выбирал сам, иногда сам же и режиссировал. Но однажды произошёл забавный инцидент. В бенефисный вечер И.А. Вайермана должна была идти пьеса «Последняя воля» В.И. Немировича-Данченко. «Накануне бенефиса помощник режиссёра, суфлёр и двое статистов после репетиции отправились в ресторан и пьесу с ролями потеряли. Все поиски пьесы и ролей по городу, организованные на следующий день бенефициантом, не увенчались успехом. Пришлось пьесу перед началом спектакля заменить другой, шла новая пьеса, уже представленная в текущем сезоне, – «Огненное кольцо». Работавший усиленно в первом действии суфлёр вызвал справедливые выкрики из публики – «суфлёра!». В остальных действиях усердие суфлёра уменьшилось» («Оренбургская жизнь», 1914, № 35, 12 февраля). Бенефициант был огорчён.

***

«Оренбургский листок», № 42, 11 октября 1898 г.: «Надо сказать и то, что играть чуть ли не ежедневно всё новые и новые роли составляет гигантский труд, и потому требовать от артистов ревности игры, да ещё с художественной отделкой во всех ролях, невозможно. Кстати, делаем маленькое замечание г-же Даргомыжской. В патетических местах ролей не следовало бы ей так сильно качать красивой головкой (взад-вперёд), это неизящно, ненатурально – очень уж напоминает кукольную головку на шарнире. Pardon!»

***

Корреспондент журнала «Театр и искусство» Л. Урванцев, побывав в Оренбурге летом 1909 года, оставил такие впечатления: «Пробыть хотя бы несколько часов в Оренбурге – это великий подвиг. Город до того раскалён, словно он построен на плите. Дышать нечем. Душно. Но избави Бог, если поднимется ветерок... Он несёт не прохладу, а мелкую раскалённую пыль. Пыльный дождь, как говорят оренбуржцы. При таких условиях жизни, когда все граждане бегут из Оренбурга и спасаются в окрестностях, содержать театр – дело рискованное. Благо ещё то, что по ту сторону Урала раскинулась роща. В ней настроены дачи, и весь почти город переезжает на лето в эту рощу. До города четверть часа ходьбы».
Начиная с Великого поста (февраль-март), городской театр закрывался, артисты ехали на биржу, искали новые антрепризы, другие города...
В Тополёвом саду открывался летний театр, который, как правило, арендовало товарищество артистов. В 1909 году подвизалась труппа артистов под управлением М.Н. Строителева. Репертуар летних сезонов обыкновенно не блистал разнообразием, ставка делалась на водевили, кафешантан. Оренбуржцы с удовольствием проводили вечера в Тополёвом саду, хотя зачастую товарищество оставалось без большого заработка. Впрочем, и качество постановок, судя по впечатлениям рецензентов, оставляло желать лучшего даже «для невзыскательной оренбургской публики». Не раз звучали замечания в адрес суфлёра, сиплый голос которого, надрываясь, раздавался из будки. Сыпались замечания и некоторым артистам. «Николай Томилин, – читаем на странице об Оренбурге в журнале «Театр и искусство» (№ 12, 1909 г.), – запирает дверь в кабинет, и половинка двери остаётся у него в руках. Он приставляет её к стенке, а его «будто бы» не видят. Хочет он обнять свою жену и зажжённой сигарой ожигает ей руку. Тушит он лампу, а темнота наступает неожиданно, спустя чуть ли не пять минут...»
Подобные казусы частенько случались в Оренбурге, и рецензенты добросовестно их отмечали.

***

Необычный гастролёр: 10 ноября 1910 г. на сцене театра состоялась только одна гастроль Пинетти. «Концерт-монстр, более 500 птиц, поющих днём и ночью. Пинетти в одну секунду, говоря с публикой, делается гусем и изображает попугая, а с другой стороны, настоящим человеком... В области чародейства Пинетти будет колоть, рубить и резать своё тело без малейшего вреда и потери крови в присутствии врачей, всей публики и начальства».

***

Из воспоминаний народной артистки РСФСР Надежды Слоновой, служившей оренбургской сцене в сезон 1924-1925 гг.: «Снегурочка» оказывала благотворное влияние. Мы играли не пьесу Островского, а трёхактную сказку в стихах (не вспомню теперь её автора). Снегурочка была моей любимой ролью. В финале, прощаясь с миром людей, я тянулась к солнцу и действительно чувствовала, что таю, перестаю существовать, перехожу в какую-то иную стадию бытия... становлюсь воздухом, талым снегом. Мне не мешали крики детей: «Она тает», «Мама, пусть она останется с нами», «Снегурочка, не смотри на солнце!» И даже возглас «Снегурочка! Беги к заборчику, в тень!» не вывел меня из творческого состояния, не показался смешным. Дети включались в действие на сцене, все тоже плакали и горевали, что Снегурочка тает. А разве не самая большая радость, когда актёры и зрители верят происходящему на сцене и зрители живут в воображаемом мире вместе с исполнителями единой жизнью» («Урал», 1972, № 3).

***

В музее театра сохранилась фотография макета к спектаклю 1928 года, выполненного художником Михаилом Федосимовым. Он был конструктивистом, членом Ассоциации Новых Режиссёров (АНР). Его вместе с режиссёром А. Олениным (тоже АНРовцем) в 1928 году пригласил в театр директор Михаил Волков. И это было весьма смелое предложение для театра, прочно стоявшего на позициях реалистического искусства. Первая же декорация М. Федосимова к спектаклю по пьесе Л. Никулина «Инженер Мерц» вызвала массу споров, вопросов и недоумений. Дело в том, что на протяжении всего спектакля над головами актёров висела в воздухе подвешенная на проволоке четырёхметровая стрела, обитая белой жестью. Стрела была задумана художником как «некий символический образ спектакля внешней выразительности». Но образ этот в спектакле никак не играл, стрела лишь угрожающе колебалась потоками воздуха. Её побаивались артисты, а после зрительской конференции, на которой зрители высказали своё непонимание и неприятие такого художественного решения спектакля, злополучную стрелу решено было убрать. Так в годы становления молодой Советской республики в альянс режиссёра и художника ворвался глас народа и заявил о своём праве участия в творческом процессе театра.
Художник М. Федосимов оформлял ещё несколько спектаклей, и все они отличались своеобразием художественного видения. Например, в спектакле «Двенадцатая ночь» (по Шекспиру) персонажи носили разноцветные парики, а Антонио (артист Яновицкий) достался железный парик из тонкой проволоки. По мнению художника и режиссёра спектакля, «характер этого парика как нельзя более соответствует колючему характеру Антонио». Артист Яновицкий в колючем парике категорически отказался выходить на сцену, тем более что в нём актёру приходилось пролезать в не менее оригинальную дверь. В декорации спектакля дверь вращалась не по вертикальной оси, а по горизонтальной, находящейся в середине плоскости дверной рамы. «Чтобы пройти в такую дверь, надо было толкнуть нижнюю часть её. Она начинала вращаться, как крылья ветряной мельницы. И надо было успеть проскочить низом на другую сторону этой «ветрянки», – вспоминает очевидец постановки артист В. Фомичёв. Конечно, все эти художественные изыски не находили взаимопонимания в среде актёров, не питавших склонности к подобным новациям в сценографии, и вскоре АНРовцы покинули наш театр.
Важную роль в техническом переоборудовании сыграло использование вращающейся сцены. Впервые в Оренбурге она появилась в 1928 году и была сконструирована театральным машинистом Копытиным.

***

Из книги приказов по театру: «В дни отдыха 14 и 15 ноября сего года (1934) из здания театра похищены лозунги, вывешенные к Октябрьским праздникам. Для выяснения виновников и разбора этого безобразного явления назначаю комиссию в количестве трёх человек: от дирекции – тов. Твердов, от МК – т. Орлов, от партгруппы – т. Бундин. Срок – 3 дня. Комиссии связаться с соответствующими органами, делу придадут общественный характер. Завхозу – т. Козляку А. за слабую проверку постов поставить на вид. Сторожам, стоявшим на посту 14 и 15 ноября, тт. Алмаеву и Редину за халатное отношение к своим обязанностям объявляю строгий выговор с предупреждением. Впредь за допущение в здание театра вне рабочего времени без ведома администрации кого бы то ни было – завхоз и сторожа будут подвергнуты взысканиям и увольнению.

Директор театра Ляпохин».

***

В 1937 году большим событием в жизни театра явился спектакль «Борис Годунов», приуроченный к 100-летию со дня гибели А.С. Пушкина. Театр не мог остаться в стороне и не почтить память поэта постановкой его пьесы. Трагедия «Борис Годунов» стала глобальным театральным проектом тех лет. Из выступления Н.А.Медведева: «А.С.Пушкин, написавший трагедию «Борис Годунов», придавал этой своей работе очень большое значение, заявляя: «Успех или неудача моей трагедии будет иметь влияние на преобразование драматической нашей системы». Задуманную трагедию Пушкин мыслит создать, отказавшись от любовной интриги, не соблюдая общепринятых канонов классической трагедии, стараясь заменить «сей чувствительный недостаток верным изображением лиц времени, развитием исторических характеров и событий». Перед театром стояла задача не просто показать народ участником событий, но и представить народную массу реальной силой в государственных делах. Причём важно было создать на сцене не историческую хронику Смутного времени, а именно пушкинское понимание этой вехи истории страны. Над постановкой «Бориса Годунова» работали три режиссёра: Н. Медведев, С. Пронский, М. Рахманов. Спектакль оформлял художник Серафим Александров. По его эскизам костюмы для трагедии шились в театральных мастерских Москвы. Эскизы декораций к этому спектаклю представляют самостоятельную художественную ценность. Оренбургская постановка «Бориса Годунова» вместе с новосибирской была признана лучшей на периферии. Их обсуждение состоялось в апреле 1937 года в Доме актёра ВТО в Москве. Для театра периферии это был большой прорыв, важный для формирования имиджа театра из Оренбурга в столице.
Вторая половина ХХ и начало XXI века не менее интересны и насыщены наблюдениями театральных старожилов, журналистов, зрителей. И это будет продолжением нашей мозаики в следующем номере журнала.

***

Современный театр под художественным руководством народного артиста РФ Рифката Исрафилова – это спектакли классики и современности мировой драматургии, это участие в театральных фестивалях и конкурсах. Современный театр – безусловно, диалог со зрителем. Репертуар театра выстраивается сообразно не только своей художественно-эстетической позиции в искусстве, но и уровню зрительского запроса. Театральные сезоны последних десятилетий подарили оренбуржцам спектакли-события: «Дон Жуан» Ж.-Б. Мольера, «А зори здесь тихие…» Б. Васильева, «Великодушный рогоносец» Ф. Кроммелинка, «Маскарад» М.Ю. Лермонтова, «Чайка» и «Три сестры» А.П. Чехова, «Раба своего возлюбленного» Лопе де Вега, «Ричард III» У. Шекспира, «Милые люди» В. Шукшина, «Продавец дождя» Р. Нэша, «Капитанская дочка» А.С. Пушкина, «Земля Эльзы» Я. Пулинович…

История Оренбургского драматического театра продолжается. Её пишут современные артисты и деятели театра своими современными постановками спектаклей, воплощением на сцене героев, несущих эстетическую позицию со сцены в мир. Как их увидят зрители, какие эмоции будут жить в их сердцах, какие рецензии оставят журналисты – всё это и становится продолжением истории нашего театра – старейшего на Урале.

Фото из истории театра можно посмотреть ЗДЕСЬ