На плите аппетитно шипит и скворчит яичница с ветчиной и гренками, издавая бесподобный аромат, но Лена держит сковороду на вытянутой руке и старательно отворачивается: совсем недавно вид и запах пищи стали вызывать у неё отвращение.
Чтобы отвлечься и не смотреть на еду, она подошла к окну и прижалась лицом к холодному запотевшему стеклу. Капли воды медленно скатывались вниз, в пути соединялись друг с другом, образуя на стекле причудливые дорожки слёз. Лена рассеянно водила пальцем, соединяя эти дорожки в одну. Неужели опять? Неужели ей придётся пройти через всё это ещё один раз?
– Ленуль, завтрак готов? – Андрей быстрым шагом прошёл на кухню и обнял жену за плечи. – Что это с тобой сегодня?
– Ничего. Я просто думаю… В общем, мне кажется, что я… – забормотала она.
– Давай потом, ладно? – Андрей взглянул на часы, садясь за стол. – Опаздываю на работу. Ты для Насти пакет собрала? Я в сад её завезу.
– Да, конечно, около двери стоит.
Громко топая, вбежала двухлетняя Настя.
– Ма-ам! Пока! Двель заклой кьепко-кьепко, чтобы волк не плишёл. А мой дьякон будет тебя охланять, – и сунула в руки матери мягкую игрушку.
– Конечно, закрою, – улыбнулась Лена, расчёсывая её мягкие непослушные кудряшки.
Андрей подхватил дочь и побежал к машине. Повернув защёлку, Лена прислонилась спиной к двери и уткнулась лицом в мягкого зелёного дракона. Как только она осталась одна, тошнота навалилась с удвоенной силой.
– Уж лучше бы вырвало, – с отчаянием подумала она, – но нечем, в желудке-то ничего нет.
И тут её осенило.
– Хлеб! Надо пожевать немного хлеба. Пожевать и проглотить. И тогда всё пройдёт. Желудок будет занят привычной работой и перестанет безудержно содрогаться.
Отломив кусок хлеба, Лена тщательно прожевала его, ощущая, как рот заполняется противной сладковатой слюной, и тут вдруг поняла, что проглотить всё это просто не может. Выплюнув хлебную кашицу в мусорное ведро, она швырнула дракона на диван и быстрым шагом заходила по коридору, стараясь смотреть в потолок и постоянно сглатывая слюну.
– Ведь уже хотела выходить из декрета, Настюшку к садику приучила, – с тоской думала она. – Да и Тамара Ивановна недавно звонила, говорит, пятый класс брать некому, ждут меня. А мне, похоже, ещё раз придётся пройти этот «квест» с прелестями токсикоза, бессонными ночами и кучей грязных ползунков. Я всё время одна, – распаляла она себя, не замечая, что уже говорит вслух. – Никому нет до меня дела. Сколько мне ещё мучиться? Вот сделаю аборт, и ничего этого не будет!
И тут… Как будто холодная змейка проползла по шее… затем скользнула на грудь и, не задержавшись в складках лёгкого халатика, с печальным металлическим звоном упала на кафельный пол.
Девушка вздрогнула и замерла в оцепенении, прижав руки к груди. На полу лежала её золотая цепочка с крестиком.
– Фу-ух! – наконец выдохнула Лена. – Ну я и испугалась! Чуть душа в пятки не ушла. Цепочка разошлась… да такое бывает сплошь и рядом. Но чтоб именно в такой момент? Вот уж совпадение! Ничего, – успокаивала она сама себя, – сейчас закреплю, и всё будет в порядке.
Подхватив с пола цепочку, она положила её на комод и внимательно осмотрела. Конец цепочки был ровным, с аккуратно закреплённым последним звеном. Схватив другой конец, Лена с удивлением обнаружила то же самое. Странно! Впечатление такое, что одно звено просто исчезло.
Опустившись на колени, она обшарила пол, перетряхнула всю одежду и обувь. Бесполезно! И вот тут ей стало по-настоящему страшно.
– Что это такое? Что происходит? Ничего не понимаю!
Лена растерянно взглянула в зеркало. На неё смотрела худенькая темноволосая девушка с бледным лицом и испуганными глазами. Несмотря на свои двадцать семь лет, она казалась подростком, а толстые линзы очков лишь подчёркивали её беззащитность. Выпрямившись в струнку и в упор посмотрев на своё отражение, Лена тихо произнесла:
– Я больше так не могу. Не могу быть одна!
Она быстро накинула плащ, влезла в узкие лакированные туфли и опрометью выбежала из квартиры. Через полчаса она стучалась в дверь Светки Рожковой, своей подруги детства.

Светлана, высокая жизнерадостная девушка в спортивных шортах и майке открыла дверь и тут же весело схватила подругу за руки.
– Ленка! Молодчина, что пришла. Сейчас вместе будем игру по телеку смотреть. Проходи, садись, – тараторила она, – наливай колу, бери печенье, чипсы. Сейчас я ещё бутеров нарежу.
На экране телешоу было в самом разгаре. Участники решали, кто из них должен покинуть игру, а телеведущая с ледяным сарказмом подстёгивала их:
– Итак, кто сегодня вылетит из команды, как пробка из шампанского? Кто не смог издать ни одного членораздельного звука? У кого голова только для того, чтобы в неё есть?
Игроки ухмылялись и многозначительно переглядывались.
– На что поспорим, – хихикала Светка, хрустя печенькой, – выкинут вон того вихрастого, он ещё в самом начале игры цепочку из вопросов завалил.
Лена села в мягкое ворсистое кресло и задумчиво покрутила в руках чипсинку.
– Слушай, Свет! А чего она такая злая?
– Кто? Ведущая? А, ну это просто образ такой. А что, многим нравится.
– Ей бы ещё хлыст в руки дать… Для законченного образа.
– Да-а! – захохотала Светка. – Вот это здорово будет!
Лена тяжело выдохнула и медленно сглотнула слюну. Тошнота всё ещё не отпускала её. Отодвинув бокал с колой, она задумчиво произнесла:
– Как-то всё это неправильно. Ты же помнишь, Свет, как мы играли в детстве? У нас даже девиз был мушкетёрский: «Один за всех и все за одного». А сейчас во всех играх только и обсуждается, кто будет следующей жертвой.
– Ну, что же ты хочешь? То время уже не вернуть. Но знаешь, Лен, и у нас многие игры были довольно жёсткими. Царь горы, например, казаки-разбойники, вышибалы. А как я тебя в «кандалы» учила играть, помнишь?
…Ух! Как же не помнить! Перед глазами сразу встают маленькая спортивная площадка перед школой и цепь ребят, крепко держащихся за руки. Слышен жаркий шёпот Светки: «Ты только не разжимай рук, слышишь? Ни за что не разжимай!» Их команда тоже выстроилась в цепочку и начинает игру протяжным речитативом: «Кан-да-лы за-ко-ва-ны, раз-бей-те нас!»
В центр выходит Генка из третьего подъезда. Это самый лучший вышибала в их дворе. Когда он бежит, набычившись и прижав к груди крепкие кулаки, многие в страхе заранее разжимают руки.
Опять шёпот Светки: «Ленка, держись! Выбивают всегда самых слабых. Очки хоть сними, дурочка! Ногами упрись! И это… рожу какую-нибудь зверскую сострой, что ли… А то вон Генка уже к тебе присматривается!»
Лена зябко поёжилась и зажмурила глаза. Точно так же, когда на неё стремительным метеором мчался Генка. Встречный удар тогда сшиб её с ног, она упала навзничь, продолжая судорожно сжимать Светкину руку.
– Ничего-ничего! – суетилась вокруг неё Светка, отряхивая пыль с одежды и обтирая платком сбитые в кровь локти. – А ты молодец, не сдрейфила! Хоть и шлёпнулась, а рук не разжала. Значит, считается, что Генка не разбил цепь и теперь у нас в команде! Наши победили! – приподнявшись, громогласно завопила она.
Лена глубоко вздохнула. Воспоминания детства постепенно таяли и исчезали, как лёгкая утренняя дымка в осенний день.
– Света, знаешь, я к тебе вообще-то по одному делу…– неуверенно начала она. – Сегодня утром я сделала одну вещь… подумала… ну, в общем… очень плохое. И моя цепочка с крестиком… Представляешь, она разорвалась просто так, сама собой!
– Так… Я что-то не поняла, ты подумала или сделала?
– Подумала.
– Вот что, подруга… – Светлана побарабанила пальцами по столу. – Ты хотя бы представь, сколько мерзостей у нас проносится в мыслях за всю жизнь? И что, за каждую мысль ждёт расплата? Я так считаю, надо на дела больше обращать внимание… А мысли, что они? Прилетели-улетели…
Светлана остановилась, подошла и обняла её за плечи:
– Лен, ты что-то не в себе. Ничего не болит? Голова? Может, тебе прилечь?
– Перестань, я в порядке.
– Нет, ты не в порядке. Ты бледная как смерть. Это что, происшествие с цепочкой так тебя напугало? Ну, Ленка, нельзя же быть такой впечатлительной!
Немного подумав, она добавляет:
– Знаешь что? Идём сейчас к моей соседке тёте Нине. Она травы собирает, составляет всякие целебные сборы и наверняка тебе чем-нибудь поможет. Кстати, она в церкви работает, заодно и спросишь у неё о своей цепочке.
– Да ты что, Свет, неудобно как-то… – протянула Лена, но подруга уже схватила её за руку и потащила вниз по лестнице через несколько этажей.

Лена ожидала увидеть сухонькую старушку в платочке с чопорно поджатыми губами, но Нина Григорьевна Пожидаева оказалась женщиной средних лет, добродушной, полноватой, с круглым румяным лицом, на котором улыбка была так же естественна, как солнце в погожий майский день.
– Проходите, проходите, девочки! – приглашала она, подняв вверх перепачканные мукой руки. – Садитесь за стол, не стесняйтесь, а я сейчас с пирогом управлюсь.
Квартира Нины Григорьевны представляла собой нечто среднее между оранжереей и ботаническим садом: мало того, что все окна были заставлены горшочками с фиалками, фикусами и геранью, а углы занимали огромные кадки с раскидистыми пальмами, так ещё и с потолка свисали ароматные пучки лекарственных трав.
Пушистый белый кот мягко вспрыгнул на диван и, мурча, потянулся к девушкам любопытной усатой мордочкой. Очевидно, чужих в этом доме не боялись.
Только сейчас Лена почувствовала себя спокойно и уверенно, куда-то исчезла противная тошнота, она с удовольствием пила душистый травяной чай с малиновым вареньем, а когда появился знаменитый тёти-Нинин пирог с капустой и рыбой, то уплетала его за обе щеки.
После чая Светлана увлеклась игрой с котом, а Лена подсела ближе к Нине Григорьевне и рассказала о разорванной цепочке.
– Как вы думаете, – тихо произнесла она, – это мне в наказание?
– Это не наказание, Леночка, а предупреждение. Ты же знаешь, что у каждого крещёного человека есть Ангел-хранитель, который старается уберечь нас от дурных поступков. Его помощь мы обычно не замечаем, а вот у тебя получилось и увидеть, и почувствовать.
Лена опустила голову и задумчиво теребила край узорчатой скатерти.
– Я вот чего не понимаю. Многие люди не носят крестик, да и вообще в Бога не верят. И с ними ничего не происходит, никаких предупреждений.
– Но ведь ты веришь… И крестик носишь. Значит, тебя есть за что дёрнуть. А их и не за что.
– А это маленькое звено от цепочки? Я его уже никогда не найду?
– Может быть, и найдёшь, – улыбнулась Нина Григорьевна. – Но, подумай, разве это так важно? Главное, что ты не сделаешь того, за что будешь раскаиваться всю жизнь.
Потом она вздохнула и уже серьёзно посмотрела на Лену:
– Леночка! Тебе обязательно нужно исповедоваться и причаститься. Сегодня в пять часов вечерняя служба, приходи, я отцу Иоанну о тебе скажу.
– Ой, нет! – испугалась Лена. – Он меня отругает, прогонит…
– Да ты что! – засмеялась Нина Григорьевна. – Батюшка никогда ещё никого не прогонял. А уж если новый человек в храм приходит, он особенно радуется.
– Ну, хорошо… – прошептала Лена. – Я приду. Спасибо вам большое за всё.
Домой она возвращалась успокоенная, прижимая к груди пакетики с сушёным шиповником, мятой и зверобоем.
Разорванная цепочка так и валялась на комоде, сиротливо поблёскивая в лучах заходящего солнца. «Так… Что же с ней делать? – задумалась Лена. – В церковь ведь надо с крестиком идти». Она взяла тоненькую иголку и маникюрные ножницы, осторожно разогнула звено цепи на одной половинке, соединила с оставшимся отрезком цепочки и плотно прижала с помощью ножниц. Вот и закончена «операция»! Правда, сердце сжимает необъяснимый страх: «А вдруг опять упадёт?» Ах да, вспомнила, что надо сделать. Лена надела цепочку и, придерживая её рукой, тихо, одними губами прошептала: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную». Потом глубоко вздохнула и разжала руку… Цепочка осталась на своём месте.
Когда она подошла к храму, служба уже началась. Даже через закрытую дверь слышался протяжный слаженный хор певчих. Лена в нерешительности остановилась. Ей казалось, что она находится на пороге какого-то нового, неведомого ей мира.
– Ладно, – подумала она. – Сейчас обойду вокруг церкви, чтобы с духом собраться, а уж потом зайду.
Шагая по узкой вымощенной дорожке, вспомнила, как впервые мама взяла её с собой в храм. Был праздник Троицы, и Лену восхищало всё: пол, покрытый мягкой душистой травой, обилие цветов, сверкающее паникадило с множеством свечей. А когда запел хор, она покрутила головой и, не найдя взглядом поющих, дёрнула мать за юбку и громко сказала: «Мама, слышишь? Ангелы запели!»
Вспомнив это, Лена грустно улыбнулась: когда она была маленькой, всё было так легко…
Обойдя вокруг храма, она робко остановилась у высокой чугунной решётки. В этот момент к воротам, крестясь, подходила пожилая пара. Худой сутулый старик бережно поддерживал под руку свою прихрамывающую супругу, помогая ей преодолеть высокие каменные ступени. Они удивлённо взглянули на одинокую девушку, стоящую с потерянным видом у церковных ворот, но ничего не сказали.
– Что это они на меня так смотрят? – с раздражением подумала Лена. – Я, может быть, здесь просто гуляю. Что же, мне погулять нельзя, что ли?
И она снова зашагала по дорожке вокруг храма. Только сейчас заметила, сколько здесь цветов! Пышные огненно-красные георгины тихо склонили свои головы, строгие гладиолусы выпустили нежные розовые стрелки, колышутся на ветру разноцветные махровые астры, а в центре царственно раскинулся куст тёмно-бордовых роз.
– Наверно, это тётя Нина здесь хозяйничает, – решила Лена. – Сразу чувствуется её рука.
Тут круг закончился, и девушка снова оказалась на том же месте.
– Да что я здесь делаю, в конце-то концов? – со злостью подумала она. – Мне домой давно пора, там дел куча, я уже столько всего переделала бы. Вот только перед Ниной Григорьевной неудобно как-то…
Она подошла к воротам и прижалась пылающим лбом к чугунной решётке. Сразу вспомнилось всё: мучительная изнуряющая тошнота, холодный блеск падающей цепочки и металлический, обдающий ледяным презрением голос телеведущей: «ВЫ САМОЕ СЛАБОЕ ЗВЕНО! ПРОЩАЙТЕ!»
– Ну уж нет! – Лена решительно тряхнула головой, стремглав взбежала по каменным ступенькам и рывком открыла дверь.