Её отец, Павел Евменович Матвиевский (1904-1987), родился в селе Бобрик Роменского района Полтавской губернии (теперь Сумская область), был самым младшим в многодетной батрацкой семье, но с великой тягой к образованию: мальчиком был пастухом, окончил двухклассную земскую школу, в 1918 г. поступил в гимназию для взрослых (рабочую школу) в г. Ромны, которую окончил в 1921 г. Работал учителем семилетней школы в селе Великие Бубны Роменского района. В 1923 г. П.Е. Матвиевский поступил на историко-филологический факультет Днепропетровского института народного образования (так был назван реформированный в 20-е годы Екатеринославский университет). Учёбу совмещал с работой: был учителем на курсах таксировщиков и весовщиков Екатеринославской железной дороги. На старших курсах был приглашён в Историко-археологический музей, директором которого был известный украинский учёный, академик АН УССР Д.И. Яворницкий. Под руководством Дмитрия Ивановича началась научная работа П.Е. Матвиевского, который со временем стал учёным секретарём музея. На знаменитой картине И.Е. Репина, где запорожцы пишут письмо турецкому султану, Яворницкий изображён писарем, поэтому Матвиевского называли писарем писаря. П.Е. Матвиевский – активный участник историко-археологической экспедиции под руководством Д. И. Яворницкого, организованной в 1927 г. по решению Наркомпроса УССР на Днепрострое для исследования территории Запорожской Сечи, которая подлежала затоплению.
Детские годы Галины Матвиевской прошли в Харькове, тогдашней столице Украины. С 1931 г. П.Е. Матвиевский – научный сотрудник Харьковского научно-исследовательского института истории культуры, старший научный сотрудник и заместитель директора по научной части Харьковского исторического музея. В 1931-1940 гг. он по совместительству работал преподавателем истории СССР и музееведения в Институте коммунистического образования в Харькове, а затем был заведующим учебной частью музейных курсов в Киеве, учёным секретарём Пушкинской выставки, старшим научным сотрудником Полтавского исторического музея. В Харькове он попал под массовый каток репрессий против украинской интеллигенции. Правда, с относительно счастливым исходом: ложность домыслов следствия обнаружилась, и он был освобождён. Чтобы не испытывать судьбу, он подал документы на должность доцента в Чкаловский педагогический институт и связал себя с ним навсегда. Он был деканом исторического факультета, проректором по научной работе, в течение долгих лет заведовал кафедрой истории СССР. В 1943 г. он защитил кандидатскую диссертацию, в 1946 г. был утверждён в звании доцента, а в 1966 г. – профессора.
Годы работы на Украине сформировали П.Е. Матвиевского как убеждённого историка с ориентацией на архивные источники, конечно, с учётом советских идеологических шаблонов. Это имело важное значение для общекультурной и гуманитарной подготовки дочери, смолоду проявившей неординарные способности к математике. Девочка с яркой украинской внешностью целеустремлённо постигала математические дисциплины. Галина с матерью оставили Харьков только после быстрого наступления фашистов в 1941 г., отправившись с одним чемоданом в путь в Чкалов, до этого и ныне – Оренбург. Этот путь дорогами войны оказался длиной 17 суток. Она окончила школу в Чкалове с золотой медалью и поступила на математико-механический факультет Ленинградского университета. Выбор в пользу Ленинграда был сделан под влиянием матери, окончившей там гимназию и Герценовский институт. В Чкалове мать заведовала кафедрой в медицинском институте и преподавала иностранные языки.
Галина Матвиевская с воодушевлением занялась математикой. В Ленинградском университете оказался очень сильный курс, около половины студентов поступили с золотыми и серебряными медалями. Было много приезжих – со всех концов страны. Но главное, были замечательные преподаватели. Дифференциальное исчисление читал профессор Г.М. Фихтенгольц. Только что вышел из печати его трёхтомный учебник, по которому несколько поколений советских студентов изучали математический анализ. Алгебраические курсы вёл профессор Д.К. Фаддеев, замечательный алгебраист и обаятельный человек, которого все студенты полюбили сразу и навсегда. Аналитическую геометрию читал Н.А. Шанин, дифференциальную и основания геометрии – А.Д. Александров, тогда молодой член-корреспондент Академии наук, впоследствии академик, крупнейший геометр и философ, много занимавшийся историей математики. Патриарх ленинградской математической школы, академик В.И. Смирнов, автор пятитомного «Курса высшей математики», много раз переиздававшегося на русском и иностранных языках, читал курс интегральных уравнений. Фактически весь преподавательский корпус состоял из ярких личностей. Галина училась самозабвенно и успешно. Она определилась со специализацией, ею стала теория чисел. Крупный специалист в этой области профессор Б.А. Венков стал руководителем её диплома, который она защитила с отличием.
История математики в Ленинградском университете была поставлена очень высоко и серьёзно. Тем не менее, специальностью Галины Павловны она стала совершенно неожиданно. Именно в это время Владимир Иванович Смирнов начал заниматься рукописями Леонарда Эйлера, которые только что были возвращены в Архив Академии наук СССР из Швейцарии. Туда они были отправлены на время ещё в 1910 г., когда разрабатывался проект издания полного собрания сочинений («Opera omnia») великого математика. После войны, благодаря настойчивости С.И. Вавилова и других академиков, эти бесценные рукописи вернулись в Ленинград. Они вызвали всеобщий интерес, так как приближался 250-летний юбилей Эйлера, который готовились торжественно отметить в 1957 г. Владимир Иванович был одним из инициаторов работы по изучению его рукописного наследия. Он искал инициативного сотрудника в этом непростом деле.
Работая в архиве с рукописями Эйлера, В.И. Смирнов понял, что огромный рукописный материал требует внимательного изучения, так как он может скрывать новые научные результаты, которые Эйлер получил, но никогда не публиковал, новые идеи, которые так и остались нереализованными. Творческая активность Эйлера была беспримерной: он написал более 700 сочинений по разным отраслям точных наук. Начатое после его 200-летнего юбилея издание «Opera omnia» продолжалось в течение всего ХХ века. Вышло 76 томов, но до неопубликованных рукописей дело ещё не дошло. В.И. Смирнов выяснил, что около половины рукописного материала относится к теории чисел. Внимание его привлекли записные книжки – 12 томов разного объёма, куда учёный на протяжении всей жизни вносил заметки научного содержания. Здесь он фиксировал полученные результаты, проверял гипотезы, набрасывал планы дальнейших исследований. В общем, это более 2000 страниц, исписанных формулами с редкими комментариями на латинском языке. Нужно затратить много труда, чтобы в них хоть как-то разобраться. Поскольку большая часть записей носила теоретико-числовой характер, Владимир Иванович привлёк к их исследованию Г.П. Матвиевскую.
В.И. Смирнов считал необходимым превратить Архив Академии наук в серьёзное научно-исследовательское учреждение и, став в 1948 г. председателем его учёного совета, сделал очень многое для того, чтобы это осуществилось. С одной стороны, было большим счастьем работать с таким мастером, как академик В.И. Смирнов, не только великий математик, но человек высокой культуры и ответственности, который великолепно владел европейскими языками и латынью. С другой стороны, уже первые требования для работы с рукописями Эйлера не могли не поставить в тупик. Матвиевская, конечно, неплохо была подготовлена мамой-филологом к европейским языкам, но оказалось, что этого тоже недостаточно.
Работа Г.П. Матвиевской с В.И. Смирновым началась в 1954 г., когда она поступила в аспирантуру Ленинградского отделения Института истории естествознания и техники АН СССР и стала, таким образом, историком математики. Тема диссертационной работы звучала так: «Неопубликованные рукописи Эйлера по теории чисел в Архиве АН СССР». Чтобы заняться этой необычной по тому времени темой, требовалось, прежде всего, большое желание. Оно у Матвиевской было. Но необходимо было знание языков. Немецкий язык она знала с детства, но и здесь возникли немалые проблемы. Для подготовки к кандидатскому экзамену по истории математики Владимир Иванович предложил ей как основной источник четырёхтомный немецкий курс истории математики Морица Кантора, по которому он сам в своё время изучал этот предмет. Теперь данное сочинение считается классическим. Трудный текст иногда доводил Галину Павловну до слёз, но зато это была прекрасная школа: через некоторое время немецкие работы по истории математики она могла читать практически без словаря.
Эйлера нельзя было понять без знания латыни, поскольку он писал преимущественно по-латыни. В.И. Смирнов знал её превосходно, в молодости подрабатывал преподаванием латыни. Матвиевская занималась ею на академической кафедре иностранных языков, потом сдавала экзамен кандидатского минимума. Знание латыни позволило ей понимать математические тексты Эйлера.
При Ленинградском отделении ИИЕТ изучением рукописного наследия Эйлера начала заниматься под руководством В.И. Смирнова целая группа сотрудников. Составлялись каталоги рукописных материалов, расшифровывалась и готовилась к публикации переписка Эйлера с учёными. Над этим трудилась Татьяна Николаевна Кладо – замечательный исследователь, образованнейший человек, знаток иностранных языков. Очень активно работали молодые тогда латинисты Юдифь Ефимовна Копелевич и Татьяна Аркадьевна Красоткина (Лукина). Елена Петровна Ожигова, в то время уже защитившая кандидатскую диссертацию по теории чисел и преподававшая математику в Военной академии, в 1964 г. перешла на работу в ЛО ИИЕТ и до самой кончины в 1993 г. объединяла вокруг себя петербургских историков математики.
«В работе над диссертацией я столкнулась с большими трудностями. Материал по теории чисел в записных книжках Эйлера оказался таким огромным, что сначала я не знала, как к нему подступиться. Чувствовала себя, как человек, которого бросили в воду, чтобы он сам научился плавать. Но постепенно вошла в работу. Поняла, что прежде всего нужно из общего текста выбрать записи по теории чисел, расшифровать их и классифицировать. На это ушла уйма времени. Далее предстояло рассмотреть каждую заметку, выяснить, относится ли она к опубликованным сочинениям Эйлера или содержит ранее неизвестный результат. При этом следовало, как говорил Владимир Иванович, предельно внимательно относиться к каждому слову, каждой формуле и всегда помнить: это Эйлер! Оказалось, что большая часть записей относится к разделу теории чисел, который носит название диофантова анализа. Их я и начала исследовать первыми. А когда всё было написано, Владимир Иванович сказал: «Помилуйте, да этого вполне достаточно для диссертации. Кончайте, а остальным будете заниматься потом» [2].
Предзащита кандидатской диссертации Г.П. Матвиевской проходила в отделе истории математики Института истории естествознания и техники в Москве (и проходила достаточно драматично). После её доклада выступавшие чуть не поголовно утверждали, что её работа – это не диссертация, что диссертация предполагает решение крупной проблемы, имеющей идеологическое значение, а архив, неопубликованные рукописи – это не то, не годится. Говорили, что диссертант не виноват, что руководитель плохо поставил тему. Тогда и под историю математики старались подвести идеологическую базу. Положение смягчил Василий Павлович Зубов¹, который твёрдо заявил, что это диссертация. При голосовании счёт оказался в пользу соискательницы, и диссертацию рекомендовали к защите. Когда она рассказала В.И. Смирнову о происшедшем в Москве и добавила, что боится ехать на защиту, он засмеялся и сказал: «Не волнуйтесь, всё будет хорошо. Это ведь болтовня, а надо дело делать!» Защитила работу Г.П. Матвиевская в Москве на учёном совете ИИЕТ 30 декабря 1958 г. Всё действительно кончилось хорошо.
В Ленинграде Г.П. Матвиевская вышла замуж за Карима Рахимовича Рахимова, тогда аспиранта Института физиологии АН СССР. Он защитил кандидатскую диссертацию в Ленинграде. В аспирантуру он был направлен из Ташкента и должен был туда вернуться. Позднее он стал доктором биологических наук, профессором, заведовал лабораторией физиологии пищеварения Института физиологии АН УзССР. Г.П. Матвиевскую распределили в Институт математики АН УзССР имени академика Всеволода Ивановича Романовского, крупнейшего специалиста по теории вероятностей и математической статистике, одного из основателей Ташкентского университета, создателя ташкентской школы теории вероятностей [1]. За 4 года до приезда Матвиевской В.И. Романовский умер, новый директор Сагды Хасанович Сираждинов², образованный, культурный, с широкими интересами, свободно говоривший по-французски, недавно защитивший докторскую диссертацию в МГУ у академика А.Н. Колмогорова, радушно её встретил, но сразу заявил, что ни о каком Эйлере не может быть речи, перед институтом стоят необъятные задачи по исследованию арабской математики, в республике, в Институте востоковедения, накопились горы рукописей, которые фактически не изучались.
Как оказалось впоследствии, такая ситуация была в мире в целом: средневековая арабская математика оставалась в значительной мере terra incognita, феноменом, не находившим рационального объяснения. Широкий интерес у историков естествознания к средневековым восточным научным документам возник только после Второй мировой войны. Изучение сочинений на арабском и китайском языках, на санскрите дало очень любопытные результаты. Появились серьёзные исследования, в которых пересматривались прежние, заниженные оценки истории науки в странах Востока в средние века.
С.Х. Сираждинов поставил Г.П. Матвиевскую перед кардинальным решением: или переходить к исследованиям истории средневековой арабской математики, или уходить из истории науки. Матвиевская согласилась заняться совершенно незнакомой тематикой, хотя понимала все трудности такого перехода, прежде всего языковые. О своих мытарствах на новом поприще Галина Павловна сама рассказала достаточно ярко. «Я согласилась и, таким образом, вступила в область востоковедения. Предстояло начать учиться арабскому языку… Пришлось начать с нуля. Прежде всего С. Х. Сираждинов предложил собрать всё, что есть в литературе, о развитии математики в Средней Азии с древнейших времён. Взялась я за дело с охотой, прочла множество русских и иностранных работ о Средней Азии, истории и истории культуры мусульманского Востока, о средневековой восточной математике. Уже через два года удалось сделать обзор этой литературы. Он вошёл в мою первую книгу, которая вышла в 1962 г. под названием «К истории математики Средней Азии IX-XV веков». Одновременно я начала изучение арабского языка. Это оказалось делом нелёгким, потому что тогда в Ташкентском университете на филологическом факультете восточного отделения не было. Пришлось стать самоучкой, хотя я и пыталась найти учителя» [2]. Укрепил её в этом решении сотрудник Института востоковедения Анатолий Лаврентьевич Казибердов, репатриант из Сирии. Его родители – донские казаки, но сам он родился в Сирии, и арабский язык ему был родной. Он твёрдо заявил: «Берите учебник и учите!» Это были замечательные слова, вселившие уверенность. «Следуя умному совету, я взяла учебник арабского языка Ковалёва и Шарбатова и принялась его штудировать. Труднее всего было вначале, когда учила алфавит. Повторяла его постоянно, даже сидя на заседаниях учёного совета. Постепенно освоила арабскую графику, научилась писать и начала учить грамматику. А потом – это было в 1961 г. – в Ташкент приехал в командировку Борис Абрамович Розенфельд, в то время уже ставший авторитетом как историк математики и арабист. Адольф Павлович Юшкевич³ привлёк его к этому делу, когда он жил в Баку и преподавал в университете геометрию.
Борис Абрамович был человеком энергичным, смелым, с языками справлялся хорошо, и тема его очень заинтересовала. Он быстро освоил арабский язык в той мере, чтобы понимать математический текст. В Баку он опубликовал свои первые переводы. Потом переехал в Коломну, где у него появились первые ученики, а затем стал сотрудником ИИЕТ. Вместе с Адольфом Павловичем они начали объединять всех, кто проявлял интерес к арабской математике. Заслушивались доклады на заседаниях сектора и конференциях, представлялись к печати работы авторов из разных городов. Появление Бориса Абрамовича в Ташкенте послужило для нас внушительным толчком. Когда Сираждинов познакомил меня с ним, он сразу спросил: «Арабский язык учите?» Я ответила: «Учу». Он сказал: «Распишитесь по- арабски». Я не была к этому готова, растерялась, но худо-бедно расписалась. Он посмотрел и говорит: «Пойдёт. Я сейчас дам Вам текст, и Вы беритесь за его перевод. По ходу дела усовершенствуетесь». Так вот, с тех пор я твердо уверена, что самый лучший метод научить человека плавать – это просто бросить его в воду. Убедилась на собственном опыте.
Арабским текстом, который я получила, был изданный в Хайдарабаде «Трактат о соизмеримых и несоизмеримых величинах» математика X-XI вв. Ибн ал-Багдади. Как и в других хайдарабадских изданиях, текст напечатан по рукописи, без всяких пояснений. Трактат представляет собой комментарий к X книге «Начал» Евклида, самой трудной книге этого сочинения. Чтобы сделать осмысленный перевод, мне потребовалось, прежде всего, разобраться в евклидовой теории квадратичных иррациональностей, изложенной с помощью геометрии. Кроме того, понять содержание оказалось нелегко, потому что в средние века не существовало привычной для нас математической символики: вместо знаков математики употребляли слова. Нужно было поэтому сделанный перевод ещё, так сказать, «перевести» на современный математический язык. К счастью, по содержанию мой трактат оказался очень интересным. Билась я над ним долго, но в конце концов удалось хорошо понять его и прокомментировать. А вот по форме перевод выглядел плохо. Сказывалось недостаточное знание грамматики. И здесь мне очень повезло: я познакомилась с арабистом, закончившим МГУ, – Беллой Яковлевной Ошерович, которая некоторое время работала в Институте философии АН УзССР, а позже переехала в Алма-Ату. Она заинтересовалась мной, посмотрела перевод, поохала, а потом дала мне несколько уроков и привела, таким образом, мой арабский язык в порядок. О трактате Ибн ал-Багдади я сделала несколько докладов – в Ленинграде на конференции арабистов и в Москве на Международном конгрессе математиков в 1966 г. Потом перевод был опубликован. За этим последовали другие арабские трактаты о теории квадратичных иррациональностей. Их переводы вошли в мою книгу «Учение о числе на средневековом Ближнем и Среднем Востоке», которая вышла в 1967 г. [3].
Тема исследования оказалась настолько интересной, что захотелось выяснить, какой была судьба этого учения в Европе, куда арабская математическая литература проникла в ХII в. Во время командировок в Москву и Ленинград я познакомилась с латинскими средневековыми сочинениями, которые хранятся в отделах редкой книги центральных библиотек. Этот материал вошёл в вышедшую в 1971 г. книгу «Развитие учения о числе в Европе до XVII века» [4] и в докторскую диссертацию («Учение о числе в средние века»), которую я защитила в 1968 г.
В то время вопрос о характере «арабской» математики обсуждался очень широко и пересматривалась её оценка. К середине XX в. укоренилось мнение, что она носила сугубо прикладной характер, что арабы успешно разрабатывали новые вычислительные приёмы, а что касается теоретического наследия древних греков, то они его вообще не освоили. Заслугу их видели в том, что они перевели труды греческих классиков на арабский язык, сохранив их таким образом от забвения, а затем передали их в Европу, где эти труды были осмыслены и послужили стимулом быстрого развития математической теории. Но после войны появились переводы на европейские языки неизвестных раньше арабских сочинений, которые опровергали эту точку зрения. Постепенно пробел в знаниях об «арабском» периоде истории математики стал заполняться, и появилась возможность оценить его более справедливо. Это сделал А.П. Юшкевич в своей книге «История математики в средние века», которая вышла в 1961 г. и много раз переиздавалась на разных языках. Она вызвала большой интерес и явилась сигналом к расширению исследований. Моя работа шла в этом русле. Мне удалось показать, что учёные стран Ближнего и Среднего Востока не только хорошо поняли все тонкости античного учения о числе, но и существенно его развили» [2].
Это была ещё одна, после Эйлера, вершина, которую пришлось преодолеть Г.П. Матвиевской на пути обретения профессионального призвания. И путь к ней был даже более трудным, чем путь к Эйлеру. Её открытия на этом пути получили профессиональное признание в отечественном и международном сообществах историков науки. По моей субъективной оценке, одной из высших точек этого периода творческой деятельности Г.П. Матвиевской стало проведение в 1983 г. в Ташкенте и Хиве международной конференции, посвящённой 1200-летию великого математика Аль-Хорезми. Это мероприятие было проведено на самом высоком государственном уровне. В нём участвовали востоковеды, историки естествознания и техники из зарубежных стран и всех регионов Советского Союза. Было интересно и познавательно. Мне со временем пришлось участвовать во многих конференциях и конгрессах в СССР и за рубежом. Возможно, по относительной тогда моей молодости и восторженности, по масштабам впечатлений от Средней Азии я не могу сравнить эту конференцию с другими, даже более значимыми в научном плане, в особенности по искренности и заинтересованности коммуникаций.
На конференцию я попал, скорее всего, по протекции З.К. Соколовской⁴. Моя деятельность в знаменитой серии «Научно-биографическая литература» только начиналась. Но в сообществе историков науки Института истории естествознания и техники⁵ я уже начал адаптироваться отчасти благодаря моему киевскому заведующему отделом Ю.А. Анисимову, авторитет которого в ИИЕТе был велик. Директор ИИЕТа член-корреспондент АН СССР С.Р. Микулинский уже до этого отметил полезность моих рецензий на коллективные монографии института. Историков математики я фактически не знал, кроме С.С. Демидова⁶, который поддерживал отношения с историками математики в Киеве и впоследствии защитил здесь докторскую диссертацию. Заметное впечатление на меня произвёл на конференции в Ташкенте Б.А. Розенфельд, тем более в ярком ореоле молодых академиков-математиков из Баку, инфицированных Розенфельдом интересом к истории математики. Я укрепил своё знакомство с Борисом Старостиным⁷, которое оценил гораздо позднее, фактически на всю жизнь подружился с замечательным по человечности Аликом Володарским⁸.
Успехи Г.П. Матвиевской в истории средневековой математики удалось закрепить в прекрасных книгах «Научно-биографической серии», некоторые из них удалось переиздать в ХХI веке [5-8]. Г.П. Матвиевская была счастлива, что ей с Е.П. Ожиговой удалось подготовить книгу об их учителе академике В.И. Смирнове, в которую вошли статьи о его научной деятельности и воспоминания многих людей, работавших и общавшихся с ним. Книга вышла под редакцией академика О.А. Ладыженской в трудном 1994 г. очень малым тиражом. Матвиевская добилась, чтобы вышло второе её издание [9].
Драматический накал творчества Галины Павловны не только не спал в зрелом возрасте, но, напротив, вырос в годы распада Союза. Об этом опять её собственными словами: «Новый период наступил и для меня: я оказалась в Оренбурге. Это произошло естественно, потому что там жили мои родители. Отец сорок лет преподавал в Оренбургском пединституте, был профессором, заведовал кафедрой истории СССР и вёл большую научную работу. По материалам богатейшего архива Оренбургской области он изучал историю Оренбургского края и русско-казахские отношения в XVIII-XIX вв. В архиве хранятся огромные собрания документов этого периода, отражающие процесс освоения и изучения края и политику России в отношении Казахстана и Средней Азии. Отец был знатоком этих материалов. На основе их исследования он написал около 150 работ, выходивших и в центральных журналах, и в трудах разных конференций, и отдельными изданиями.
У родителей провела детство моя дочь. Школу она кончила в Ташкенте, училась в Ленинграде, как и я, на математико-механическом факультете ЛГУ, потом кончила аспирантуру в Киеве (у Алексея Николаевича Боголюбова⁹), а оттуда вернулась в Оренбург: дедушка и бабушка нуждались в поддержке. С тех пор она преподаёт математику в политехническом институте, который теперь стал Оренбургским государственным университетом. В 1987 г. мой отец умер. Дочь, выйдя замуж, вскоре овдовела и осталась одна с бабушкой, которая сильно болела. В общем, в 1993-1994 гг., в это сложное время, наша семья оказалась в очень трудном положении. Нужно было что-то делать. Муж сказал: «Придётся тебе ехать к ним. Сюда будешь приезжать, а там видно будет». Так и решили.
В Оренбурге ректор пединститута предложил мне читать у них лекции. Я согласилась, хотя и не была уверена в успехе: ведь раньше преподавать мне почти не приходилось. Так я стала профессором пединститута, вскоре преобразованного в Оренбургский государственный педагогический университет (ОГПУ). Но фактически жила одновременно в Оренбурге и в Ташкенте, потому что ездила туда регулярно раз в три-четыре месяца. Это, конечно, давалось нелегко, но другого выхода не было. Там продолжала работать в Институте математики. Вместе с моей сотрудницей Р.И. Мухамедхановой написали книгу о нашем институте, которая вышла в Ташкенте в 2001 г. В 2000 г. меня избрали академиком Академии наук Узбекистана. А в 2001 г. заболел и умер муж. Он собирался переехать к нам, но всё откладывал, не хотел оставлять работу. Ведь он был физиологом- экспериментатором, руководил научно-исследовательской лабораторией, с ним работало много людей – его учеников. Потом всё же стал готовиться к переезду, но не успел. Мои поездки в Ташкент закончились.
В Оренбурге, помимо преподавания и руководства аспирантами, я занялась краеведением. Отец мне всегда говорил: «Ты не представляешь себе, какой интересный Оренбургский край, какая интересная у него история». Теперь я это вполне оценила. Началось с того, что подготовила к печати рукопись книги отца о замечательном оренбургском учёном XVIII в., первом члене-корреспонденте Петербургской академии наук Петре Ивановиче Рычкове. Он взялся писать её вместе с А.В. Ефремовым из Бугульмы, но закончить не успел. В 1988 г. я увезла рукопись в Ташкент, переписала её, выверила ссылки на литературные источники и на документы оренбургского архива. Книга вышла в 1991 г. в издательстве «Наука», в научно-биографической серии. А я приобщилась к оренбургской тематике и смогла стать краеведом. Очень этому рада, потому что иначе было бы скучно. Краеведением мы занимаемся вместе с дочерью, Инной Каримовной Зубовой. Она проследила по документам судьбу потомков П.И. Рычкова, опубликовала серию статей о них» [2].
Я рассматриваю этот этап деятельности Галины Павловны как вполне самостоятельный, когда она обрела новые качества своего развития. Прежде всего, ей пришлось заняться преподаванием математики в университете. В её возрасте это было непросто, но получилось, и на этой основе появились даже её учебники, например, курс лекций по истории математики [10]. Она продолжила вместе с аспирантами тему разработки архива Л. Эйлера. Были опубликованы её новые книги, написанные на принципиально ином материале, тоже архивном, «оренбургском», – это научно-биографические книги о В.И. Дале [11] и Я.В. Ханыкове [12]. Она стала писателем (она была им давно), членом Союза писателей России, её литературное творчество получило признание: она лауреат премии «Оренбургская лира» и всероссийской премии «Капитанская дочка». Всякий, кто захочет познакомиться с её замечательными историческими миниатюрами из истории культуры Оренбурга (например, «Дом на набережной Урала», «Сады Оренбурга» и многие другие), может найти их в интернете. Но самое главное – она завершила дело отца, опубликовав его незавершённую книгу о первом члене-корреспонденте Петербургской академии наук Петре Ивановиче Рычкове. Мечта почти любого творческого человека – оставить память о родителях, но не всякому это удаётся сделать из-за суеты и мелочей жизни, которые нарастают к её концу. Галине Павловне это удалось, и наградой ей стала долгая, насыщенная трудами и проблемами жизнь.
Я никогда не был близко знаком с Галиной Павловной. Мне кажется, что и виделся с ней только во время конференции в Ташкенте. Даже с её дочерью, тогда юной красавицей, которая была у нас в Киеве аспиранткой А. Н. Боголюбова, я встречался чаще. Но я всегда полагал, что мы с ней из одного профессионального сообщества. Кроме того, она была близкой подругой Зинаиды Кузьминичны Соколовской, которая вместе с академиком А.Л. Яншиным вовлекли меня, уже после защиты докторской диссертации по философии науки, в новый виток саморазвития на почве замечательной серии «Научно-биографическая литература». Я им крайне признателен за это, как, впрочем, и Галина Павловна. Поэтому мне было важно узнать, что идею книги о Декарте подсказала Г.П. Матвиевской З.К. Соколовская. Я, как имеющий и философское образование, могу засвидетельствовать, что понимание философской системы Декарта значительно выросло от представления о нём как математике в книге Матвиевской.
Находясь в одном профессиональном сообществе, каждый из нас реализует себя в меру данных нам способностей, талантов и умений. Поэтому нет особого смысла сравнивать себя с Галиной Павловной или, тем более, с Василием Павловичем Зубовым, который помог ей сделать первые шаги на пути призвания. Главное здесь в том, чтобы не пропустить в себе то, что ты можешь, и не запустить, не потерять свои возможности.

1. Василий Павлович Зубов (1900-1963) – видный советский философ, историк науки, искусствовед, переводчик.
2. Сагды Хасанович Сираждинов (1920-1989) – узбекский советский государственный и политический деятель, математик, академик Академии наук Узбекской ССР.
3. Адольф Павлович Юшкевич (1906-1993) – Заслуженный деятель науки РСФСР, глава советской научной школы истории математики.
4 Зинаида Кузьминична Соколовская (1927-2014) – советский историк науки и техники, доктор исторических наук, бессменный учёный секретарь редколлегии серии РАН «Научно-биографическая литература».
5. Автор имеет в виду Институт истории естествознания и техники (ИИЕТ) им. С.И. Вавилова РАН.
6. Сергей Сергеевич Демидов (р. 1942) – математик, историк науки, зав. кабинетом истории математики и механики механико-математического факультета МГУ, с 2010 г. – зав. сектором истории физико-математических наук ИИЕТ РАН.
7. Борис Анатольевич Старостин (1939-2009) – историк науки, биолог, философ, переводчик, поэт.
8. Александр Ильич Володарский (1938-2012) – историк науки, известный специалист по истории индийской математики.
9. Алексей Николаевич Боголюбов (1911-2004) – советский механик, историк науки, член-корреспондент Академии наук Украины

ЛИТЕРАТУРА

1. Боголюбов А.Н., Матвиевская Г.П. Всеволод Иванович Романовский. 1879-1954. (Научно-биографическая серия). М.: Наука, 1997. 157 с.
2. Интервью Г.П. Матвиевской, данное редактору академического сборника «Архив истории естествознания и техники» // Архив истории ест. и техн. Вып.3. М.: Наука, 2007. С. 443-477. Переиздание: Оноприенко В.И. Наука как призвание. Книга интервью. Киев: 2011. С. 41-74.
3. Матвиевская Г.П. Учение о числе на средневековом Ближнем и Среднем Востоке. Ташкент: Фан, 1967. 341 с. 2-е изд.: М.: Либроком, 2012, 346 с.
4. Матвиевская Г.П. Развитие учения о числе в Европе до XVII века. Ташкент: Фан, 1971. 331 с. 2-е изд.: М.: URSS, 2020, 232 с.
5. Матвиевская Г.П. Рене Декарт. 1596-1650. М.: Наука, 1976. 271 с. 2-е изд.: М.: Либроком, 2014, 272 с.
6. Матвиевская Г.П. Рамус. 1515-1572. М.: Наука, 1981. 150 с.
7. Матвиевская Г.П. Альбрехт Дюрер – учёный. М.: Наука, 1987. 240 с. 2-е изд.: М.: Либроком, 2013, 248 с. 3-е изд.: М.: URSS, 2019, 248 с.
8. Матвиевская Г.П., Соколовская З.К. Улугбек. 1393-1449. М.: Наука, 1997. 155 с.
9. Владимир Иванович Смирнов. 1887-1974 / Отв. ред. О.А. Ладыженская. Составители: Г.П. Матвиевская, Е.П. Ожигова. СПб.: Наука, 1994. 288 с. 2-е изд.: М.: Наука, 1996. 326 с.
10. Матвиевская Г.П. История математики. Курс лекций. М.: Ленанд, 2019. 208 с.
11. Матвиевская Г.П., Зубова И.К. Владимир Иванович Даль. 1801-1872. М., Наука. 224 с.
12. Матвиевская Г.П. Яков Владимирович Ханыков. 1818-1862. М.: Наука, 2006. – 200 с.