Здесь жили весь его род и семья, родные и близкие. По этим пыльным улицам бегал он босоногим мальчишкой, рыбачил на речках Шарлычке и Салмыше, учился в церковноприходской школе, постигал ремесло сапожника. Чтобы прокормить после смерти отца семью из пяти человек, батрачил, пахал, сеял и убирал хлеб.
Из Шарлыка же он был призван в 1927 году в ряды Красной Армии – улетел, как птенец из гнезда, худым и не окрепшим ещё сельским пареньком в новый распахнутый мир молодой и тоже нищей социалистической республики. Но все главные основы его удивительного характера сформировались именно здесь. Доброволец-интернационалист, сражавшийся в далёкой республиканской Испании против мятежников Франко, командир воздушно-десантной бригады, в августе 1941 года обратившей в бегство немецкие войска под Киевом, комдив легендарной 13-й гвардейской дивизии, насмерть стоявшей у стен Сталинграда и покрывшей себя неувядаемой славой, он первую жизненную закалку получил тут, на своей «малой родине».

…Какими же они были, детство и юность Александра Родимцева?

Село наше было только крестьянским, но и отчасти купеческим, поскольку на большом тракте обосновалось. По окраинам вытянулись вдоль речушек и ручьёв улицы с занятными, порой забавными названиями, с почерневшими от дождя и снега соломенными крышами. В центре же – большая торговая площадь. На ней выстроились в ряд магазины с красным товаром купцов второй гильдии Соболева и Лаврова, идёт бойкая торговля. Привозятся товары из Оренбурга, Иваново-Вознесенска, Варшавы и Лодзи – в каменные крытые железом лавки с подслеповатыми зарешёченными окнами и железными коваными дверями, с галантерейными и бакалейными товарами купцов Фишмана, Коннова и Краснова. Главная улица села – Сластёнка: на ней несколько лавок-магазинов со сладостями, отсюда и название. Широкая, мощённая булыжником улица выходит к громадной каменной церкви с двухъярусной колокольней, тремя алтарями и высокой металлической оградой. Для сельчан она – святая святых, «Соборня». Ежедневно утром и вечером идёт в ней служба.
А на южной окраине села, чуть на взгорье, вытянутым островком с крестьянскими наделами пролегла Оторвановка, ныне улица Луначарского. История села начинается как раз с неё. Сюда в 1809 году прибыл обоз крестьян-переселенцев из Рязанской губернии во главе с Михаилом Тычининым. По имени «садчика», как тогда назывались первые оседавшие на землях переселенцы, долгое время село именовалось Михайловским, но к концу XIX века стали называть его ещё и Шарлыком. И только в 1925 году село получило окончательное, единственное название – Шарлык.
Оторвановка – улица как улица, ничем она не отличалась от других. Такие же убогие, крытые соломой и камышом избы, с сараями и лабазами, с небольшими огородами. Как и на других «порядках» и курмышах, здесь жили в основном бедняки. В одной из этих ничем не примечательных избёнок, в семье крестьянина-бедняка Ильи Родимцева 8 марта 1905 года родился сын. Назвали его Александром.
Жила семья Родимцевых бедно, и детство Саши, единственного сына в семье, было далеко не безмятежным. Санёк, как по-уличному звали его товарищи, рос не по годам подвижным и трудолюбивым. С ранних лет он ухаживал за чахлой лошадёнкой, которую его отец купил за гроши у проезжего барышника. С ней он бывал в ночном, купал её, чистил и холил. В нескольких десятках метров от отцовского дома начинается пологий спуск к речке Шарлычке. Санёк очень любил и эту небольшую степную родниковую речку, заросшую ивняком, и петляющую между кустов тропинку, ведущую в центр села. Отсюда вместе со своими сверстниками он бегал купаться на Пискунов пруд, ходил в шиповниковые и калиновые заросли, в степь, ездил верхом на своей лошадке в большой Холмовский лес по ягоды. Здесь открылась ему в самом заветном своём «малая родина»…
Подошло время, и Сашу послали учиться. Накануне вечером отец таинственно поманил к себе пальцем и торжественно сказал: «Ладно, так и быть. Завтра пойдёшь в школу. Вон мать и сумку тебе сшила…»
Так осенним утром 1917 года Саша Родимцев вместе со сверстниками Володей Ивановым и Сашей Наседкиным сел за школьную парту.
И через всю жизнь пронёс он светлые воспоминания о своей первой учительнице Вере Афиногеновне Ампилоговой. Её мягкий, ровный и спокойный голос он слушал с готовностью и терпением, стараясь ничего не пропустить из её уроков.
До школы почти километр, но путь можно сократить, если идти по пустырю и через низинные заросли. В отличие от сверстников, Саша ходил в школу и возвращался домой только по прямой. Может, и в этом тоже с раннего детства стали у мальчишки проявляться настойчивость, решительность в характере. И сколько бы ни уговаривали его родители, сколько бы ни пугали его россказнями о ведьмах и леших, о лисах и волках, он так и не изменил своему решению – всегда ходил прямиком. На полпути к школе за речкой стояли три домишка, в каждом из них были собаки – может, поэтому и назвали этот курмыш «собачьим хутором». На нём жили сверстники Саши Гриша Калужин и Саша Наседкин; с Володей Шеиным заходили за ними и потом вместе шли, а иногда и бежали по морозцу в школу.
Кончилась зима первого учебного года. Однажды Саша не пришёл на урок. Его место за школьной партой пустовало, не появился он и на второй день, и Вера Афиногеновна поручила Володе Шеину и родной сестре Саши Евдокии узнать, в чём дело.
Утром, когда все собрались в классе, учительница вопросительно посмотрела на Володю; была здесь и сестра, Дуся. Встав и переминаясь с ноги на ногу, мальчишка молчал, и по его смущённому виду можно было понять, что он не хочет говорить при всех. Только после уроков Володя подошёл к учительнице и, дождавшись, когда все ушли, невесело сказал: «Саша больше не придёт в школу»…
– Почему? – застыл на лице учительницы немой вопрос. Помявшись опять, он сказал наконец:
– Лапти у него совсем износились. Ходить в школу не в чем.
С минуту они стояли молча, каждый думал о своём.
– Ладно, беги домой, Володя, – поди проголодался?..
Мальчик вышел, а учительница долго стояла посреди класса. В понедельник она сама пришла к Родимцевым и принесла новые лапти…

У «бучила»: случай и судьба

…На юго-западной окраине Шарлыка за казанским трактом и сейчас видны остатки небольшого ольхового леса. Изреженные заросли, пни да одинокая засохшая берёза – свидетели некогда шумевшей здесь лесной рощи. В смешанном березовом и ольховом лесу много было рябины, калины и смородины, малины и ежевики. Весной окраина леса радовала обилием цветущих ландышей.
А летом заполняли опушку и поляны множество лесных и степных цветов – ромашек, шалфея и чабреца, зверобоя, душицы и пустырника. Посередине леса текла студёная речка Шарлычка, она и ныне питается большим Юмашиным ключом и родниками Холмовского леса. На выходе же из леса в давние времена образовался на ней небольшой водопад, который получил в народе название «бучила». Вода, падая с двух-трёхметровой высоты, выбила большую и глубокую яму-омут с крутящимися в ней водоворотами, с заросшими камышом и осокою берегами.
И лес, и калинник, и «бучило» были любимыми местами деревенской ребятни: искупаться, позагорать, побродить в калиннике, ягоду всякую пособирать и траву, «подножный корм»… Июльским днём 1917 года ребята целой ватагой собрались на рыбалку. С ними увязалась и соседская шестилетняя девочка Катя Шеина. Пытались её «спровадить», оставить дома, но Катя никак не хотела отставать от своего старшего брата Володи, просилась, канючила. Наконец сжалились над нею, на тележку положили плетённую из лозы кошёлку, а в неё посадили Катю и шумной компанией направились к «бучилу». В узком месте поперёк речки поставили кошёлку, перегородили по бокам чем могли и стали ловить всякую рыбью мелочь. И так увлеклись рыбалкой, что и забыли про девчонку. Первым вспомнил и спохватился Саня, выбежал на берег, стал искать и громко звать: «Катя, Катюшка!» Но она не откликалась. Пробежав вверх по течению метров сто, увидел в камышах тонущую девочку.
– Катя тонет! – крикнул он спешащим сзади друзьям и первым бросился на помощь. Изрядно наглотавшись воды, обессиленная, она уже еле барахталась в камышах.
Кинувшись в воду и пробравшись через камыши, он схватил её и стал тащить к берегу. Подоспевшие ребята постарше помогли им обоим выбраться на сухое… Утром следующего дня Катина мать дотошно расспрашивала Герасима Шашина, старшего из ребят, что такого могло случиться с Катей. Всю ночь девочка не спала, бредила, пугалась и жаловалась на что-то… с чего бы это? Но ребята, сговорившись, молчали… И никто тогда, конечно же, не мог знать, что Санёк Родимцев спасал свою будущую жену, с которой в любви и согласии потом они прожили почти сорок лет жизни, вырастили замечательных детей Ирину, Наташу и Илью.

Возвращение

…Пришла пора расставаться с соратниками, прощаться с друзьями – со многими навеки… А фалангисты и их фашистские пособники продолжали ожесточённо бомбить мирное население городов, ещё остававшихся в руках республиканцев. На глазах у Родимцева была убита на улице Листа женщина с маленькой дочкой на руках, а бежавшего следом сына её капитан Павлито успел подхватить и унести к машинам, на которых уезжали они, добровольцы. Нелёгким было расставание, невольное расторжение боевого братства. Он пишет: «На перроне оставались фронтовые друзья-однополчане, с которыми делили и радость боевых побед, и горечь неудач. Прямо с вокзала они шли в бой. Мы все знали, что наши друзья-испанцы делают всё, чтобы спасти республику. Но силы были неравные. 5 июля 1938 года Комитет по невмешательству принял решение отозвать иностранных добровольцев»…
Почти все интернационалисты 29 октября 1938 года выехали из Испании. Но в результате предательства правителей Англии и Франции основные силы фашистов Германии и Италии остались в Испании. Они и решили исход борьбы в пользу Франко. Но любовь и уважение простого народа Испании навсегда остались на стороне интернационалистов, добровольцев идеи свободы и братства людей.
Вот так в своей книге «Вместо роскоши» Констанция де ла Мора описывает минуты прощания: «Мне кажется, я никогда ещё не видела такого энтузиазма. Испанский народ, прощаясь со своими иностранными друзьями, выражал им свою огромную благодарность. А когда на трибуне оркестр заиграл траурный марш в память бойцов, которые навеки остались в Испании и никогда уже не вернутся на родину, вся Барселона, обнажив головы, плакала. Она оплакивала англичан, американцев, поляков, немцев, итальянцев и французов, которые стекались к нам, вливали в сердца испанского народа надежду, силу и гордость и умирали за свободу Испании, за свободу человечества…»
«Далёкие, трудные годы, – вспоминая о них, писал Александр Ильич. – Они сроднили нас, добровольцев, сражавшихся в Испании. Мы сохранили нашу дружбу на всю жизнь».
«Возвращаясь из Испании, – вспоминал Родимцев, – нас встретил на вокзале товарищ из посольства.
– Завтра приходите к 10 часам утра к атташе, – сказал мне адъютант, – он точно скажет, когда поедете в Москву».
В Париже была у Родимцева первая мирная ночь в мирном городе после насторожённого прифронтового Мадрида: «Было непривычно ложиться на мягкие матрацы, накрываться белоснежными простынями, ощущать под головой пуховую подушку. Утром Малков пошёл в Торгпредство, а я к военному атташе Васильеву.
– Вот он, испанец, герой. Слышал о ваших делах, – встретил меня атташе».
Так получилось, что Родимцеву, герою Испании, пришлось до Москвы ехать вместе с героями-лётчиками: 12 августа 1937 года в Париж из США прибыли Громов, Данилин и Юмашев, совершившие беспосадочный перелёт Москва – Америка. По случаю их приезда посол СССР во Франции устраивал торжественный приём. Получил приглашение на приём и А.И. Родимцев.
– Поедете в одном вагоне с Громовым, Юмашевым и Данилиным, – сказал ему утром комбриг Васильев.
На этом закончилось выполнение им правительственного задания. Он возвращался домой уже Героем Советского Союза – первым Героем Оренбуржья и родного Шарлыка. Думается мне, что если бы не было капитана Павлито, то, возможно, не было бы и отважного командира 13-й гвардейской дивизии в Сталинграде. Именно там, в Испании, он прошёл большую и всестороннюю школу борьбы с фашизмом, стал боевым офицером.
Вот и Родина назвала – так сказать, «официально» – Александра Родимцева Героем. Мы довольно часто употребляем это слово, не всегда задумываясь, что же стоит за ним. Есть ведь и «герой» – главное действующее лицо романа, драмы или фильма… Посмотрим определение этого понятия в словаре С.И. Ожегова: «Герой – выдающийся своей храбростью, доблестью, самоотверженностью человек, совершающий подвиги». И далее: «Лицо, воплощающее в себе характерные черты эпохи, среды…» От себя добавим: лучшие черты, являющиеся примером для других людей, служащие общему благу.
Они и воплотились в характере Александра Родимцева: честность, правдолюбие, мужество и способность к самопожертвованию, к отдаче всех сил на служение своему народу, делу высшей справедливости в «этом прекрасном и яростном мире», как сказал классик русской литературы Андрей Платонов. Не ради денег в нынешнем ублюдочном «бизнесе» и политиканстве, а ради возвышенного, священного совершались и совершаются подлинные подвиги тысяч воинов нашей армии, начиная с первого Героя СССР Леваневского до наших дней в «горячих точках» расчленённой ныне страны, в Чечне.
За свою жизнь русский офицер из простых крестьян Родимцев совершил столько малых и больших подвигов, столько раз впрямую рисковал своей жизнью ради долга и чести, что этого хватило бы, пожалуй, не одному десятку человек, чтобы просто считаться мужественными людьми. И в нём никогда не было рисовки, желания щегольнуть удалью и тем возвыситься над другими, потешить своё самолюбие. Он не готовился намеренно стать героем, но когда потребовалось – стал им.
После Испании многие добровольцы поступили в Академию имени М.В. Фрунзе. А после учёбы и работы встречались по выходным на квартире у Мити Цюрупы или в маленькой комнатке Мити Погодина. Там они вспоминали об Испании, о боях за Мадрид, Каталонию, о сражениях на реке Эбро, о битвах за Теруэль и Бруненте. По окончании академии все они получили назначения в самые разные войсковые части. Так Дмитрий Цюрупа был направлен в общевойсковой штаб, Николай Гурьев – в артиллерийскую часть, Иван Татаринов – в стрелковую дивизию, Дмитрий Погодин – в танковую часть, а Александр Родимцев, закончивший с отличием, – в свою кавалерийскую дивизию, из которой осенью 1936 года ушёл добровольцем в Испанию.
А тут ему снова было предложено учиться, чтобы стать воздушным десантником: для ведения современной войны Красной Армии требовались новые подвижные соединения, которые могут вести боевые действия и в тылу врага. В 1941 году он был зачислен на ускоренный курс при Военной академии имени Н.Е. Жуковского командного и штурманского состава ВВС.
Приходилось не раз совершать прыжки с парашютом. Однажды, как вспоминал Александр Ильич, во время этих учебных прыжков случилось страшное: разбился один из слушателей… Следующей в воздух поднялась группа Родимцева. Пока самолёт набирал высоту, десантники сидели молча, а командир группы думал: прыгнут или не прыгнут?..
После команды «приготовиться к прыжку» он первым решительно шагнул к раскрытой двери и так же, как в детстве, крикнул: «Да шайтан тебя побери! Я пошёл – за мной, ребята!..»
Психологический барьер был преодолён. Группа за десантирование получила оценку «отлично». Успешно окончив краткосрочные курсы, А.И. Родимцев был назначен командиром 5-й воздушно-десантной бригады.
Это было перед самым началом Великой Отечественной войны.
– Она застала, – вспоминал А.И. Родимцев, – многих из нас на передовых позициях. Бывшим добровольцам пришлось принять первый бой с фашистами уже на родной земле.
Было ли А.И. Родимцеву знакомо чувство страха?
Вот как вспоминал он первую бомбёжку в Мадриде: «Четвёртый, который ещё не бомбил, отделился от группы и направился вдоль улицы. Было видно, как из его чёрного брюха выпали две чёрные бомбы. Приближаясь к земле, они росли на глазах и оглушительно свистели. Казалось, лётчик их сбросил специально на меня. «Ну вот, не успел ещё повоевать – и конец пришёл, – мелькнуло в голове, – напрасно ехал так далеко». Странное какое-то чувство овладело мною. Не было жалости к себе. Только злость на фашистов».
Много раз и в Испании, и в годы Великой Отечественной войны он лицом к лицу встречался со смертельной опасностью, но самообладание не терял. В сложные минуты жизни он думал, как лучше выйти из трудного положения. Читая и перечитывая его книги, воспоминания боевых товарищей, иногда задумываешься: как же это так? Иной, не повоевав и дня, погибает. А тут Испания и четыре года жесточайшей Великой Отечественной войны… Невольно приходят в голову слова из песни: смелого пуля боится, смелого штык не берёт…
Но ведь и смелые гибнут.
В 1940 году Александр Родимцев приехал на побывку в Шарлык повидаться с родственниками. Когда все сели за стол, один из них встал у ворот с берданкой. Узнав об этом, Александр Ильич рассмеялся: «Да я в таком аду побывал и цел остался… А уж в родном доме, в случае чего, отобьёмся». И он снял односельчанина с поста.
А вот что рассказывали мне мой старший брат Григорий Иванович Калужин и двоюродный брат Александра Ильича Герасим Захарович Шашин:
Райком партии и райисполком решили устроить встречу Родимцева с активом. Для чего были приглашены из колхозов и совхозов, сельских советов руководители и по одному-два колхозника или рабочих совхозов. Встреча проходила в апреле или в мае в Доме культуры, бывшей церкви. После короткого рассказа А.И. Родимцева о боях в Испании сидящие в зале стали задавать вопросы. Было холодновато в Доме культуры, поэтому большинство сидели одетыми, а Родимцев сидел в президиуме в армейской накидке.
Вёл собрание первый секретарь райкома ВКП(б).
– Ещё есть вопросы? – спросил он, обращаясь к сидящим в зале. И тут произошло неожиданное. Встаёт колхозник из Кармалки и задаёт вопрос:
– Вот ты тут говорил о войне в Испании, о награждённых товарищах. А у тебя-то хоть какая-нибудь медаль есть?
Что удивляться, шарлычане в то время плохо были информированы о событиях в стране и за рубежом. Радио мало у кого было в Шарлыке, газеты тоже не многие выписывали, а телевидения тогда не существовало. Об участии советских добровольцев в гражданской войне в Испании официальные средства информации по вполне понятным дипломатическим соображениям умалчивали, сообщая только о ходе боёв.
Родимцев отвернул накидку: вся грудь в орденах и медалях… Зал ахнул. Но и это не всё. Что-то произошло в последнем ряду. Кого-то под руки вывели из зала.
– Что там произошло? – стали спрашивать из президиума и с мест. Но толком почему-то никто ответить не мог.
Как мне потом рассказывали, произошло следующее. Когда Родимцев откинул накидку и все увидели его ордена и медали, находившаяся в зале женщина, хорошо знавшая раньше Александра Ильича, Анастасия, ахнула и упала в обморок.
«Скорой» тогда не было, разумеется, и доброхоты попользовали её простейшим народным способом: кто-то принёс холодной воды, побрызгали в лицо Насте, и она пришла в себя.
– Ну, вот и ожила, – сказали люди и пошли в зал.
А она тихонько побрела домой. Кто была она, эта Настя? Мне так никто и не рассказал. Но что было, то было…

Война!

…По окончании курсов, как было уже сказано, он был назначен командиром воздушно-десантной бригады на Украине. Там-то застал его трагический рассвет 22 июня, ставший переломным в жизни и самой судьбе нашего народа, возложивший на его плечи огромную тяжесть и великую честь…
Спустя несколько дней бригада вступила в первые бои на оборонительных рубежах страны. На дальних подступах к Киеву 10 августа 1941 года бригада Родимцева предприняла контратаки. Перед вторым батальоном враг стал отступать, но это была ловушка. Когда обнадёженные этим бойцы поднялись в очередную атаку, гитлеровцы подпустили их поближе и открыли кинжальный, в упор, огонь. Многие погибли, в том числе и комбат капитан Никифоров.
После боя Родимцев вызвал к себе командиров подразделений и жёстко отчитал их, сказал:
– Формула суворовских времён: пуля – дура, штык – молодец, – с появлением пулемётов и автоматов применима лишь как исключение. Железная выдержка, умение разгадать замысел врага, опыт и стойкость – вот что сейчас требуется от нас!..
Он научил и сам продолжал учиться воевать, хотя и прошёл Испанию, потому что напряжение и ожесточённость нынешних боёв были несравнимы с испанскими – там была, можно сказать, только репетиция… О сражениях за Киев вспоминал: «В августе сорок первого мы пошли на запад с боями 15 километров, в среднем 800 метров в день. В августе! Кто участвовал в Отечественной войне, никогда не забудет этот трагический месяц, поймёт, что значит для той поры идти на запад!»
Под Конотопом десантники оказались в окружении. Полковник Родимцев умело и хладнокровно руководил их действиями и с успехом вывел свою 5-ю воздушно-десантную бригаду. Об этом бывший член военного совета 40-й армии И.С. Грушецкий писал: «О подвигах десантников ходили легенды, эти мужественные люди с их командирами казались былинными богатырями.
5-й воздушно-десантной бригаде в первый год войны пришлось много испытать, наступать под Киевом, отступать и, самое страшное, быть в окружении. Нередко командиру бригады А.И. Родимцеву приходилось принимать единственно правильное решение, а иногда настолько смелое, решительное, мужественное, что даже у видавших войну со всеми её жестокостями, запутанностью вызывало восторг завершение неимоверно трудного решения…»
Вот лишь два из них.
Дверь штаба неожиданно резко, со стуком открылась. На пороге стоял взволнованный капитан Аракелян.
– Немцы!.. Несколько десятков танков. Двигаются на Казацкое со стороны Нечаево-Гвинтовое. А из леса цепью на село наступает пехота…
– Сколько?
– Два полка.
И тут же на село обрушился шквал огня. От танковых снарядов заполыхали хаты Казацкого.
– Вот и позавтракали… – иронически улыбнулся комбриг, беря в руки автомат.
Мгновенно оценив обстановку, комбриг принял единственно правильное решение – прорваться в Лизогубский лес, собрать там в единственный кулак разобщённую бригаду. И увидел, как прорвались к площади, пролязгали мимо штабной хаты три тяжёлых немецких танка. Медлить было никак нельзя.
Родимцев, начальник штаба Борисов и капитан Аракелян с бойцами взвода охраны бросились на западную окраину села, чтобы выйти быстрее из зоны огня. Когда кое-кто поднялся во весь рост, спереди хлестнули автоматные очереди – оттуда наступала пехота фашистов. Принимать бой было бессмысленно: на открытом месте их бы тут же перебили всех. Единственным спасением была неубранная конопля на огородах. Но как только десантники кинулись туда, как вышли, отсекая им отходы к огородам, три немецких танка. Оставался один путь отхода – придорожная канава, наполовину залитая затхлой водой и грязью. По ней-то, прикрываясь насыпью дороги, ползли десантники вперёд, выбиваясь из сил. Останавливаться было нельзя, каждый понимал, что другого выхода просто нет.
Им было видно, как танки старательно утюжили огородную коноплю, а потом вернулись на дорогу и пошли назад, вдоль канавы, где находились десантники. Решение командира пришло мгновенно.
– Прекратить движение, – приказал Родимцев.
Они уткнулись в грязную прокисшую жижу. Комбриг вспомнил Мадрид, тяжёлые бои в университетском городке. Но там-то были не немецкие, а итальянские танки, макаронников-вояк не сравнить с немцами, да и канава сухая, каменистая… Нет, теперь куда тяжелее. Пулемётные очереди из танков били вдоль дороги – головы не поднять. Все ждали, что он найдёт решение и выведет их к лесу. И оно было найдено, он дал команду:
– Притвориться убитыми, замереть…
И они, разбросав в стороны руки-ноги, растянувшись, приняли как можно более неестественные положения. Комбриг злился на себя: «Ну и нелепость, лежишь, словно болотная тварь, и ждёшь, придавит тебя немецкий танк или не придавит…» К счастью, не придавили никого, прогромыхали мимо, не обращая внимания на валявшихся рядом с грязной канавой людей, привычное на войне это зрелище.
Усталые, голодные и грязные десантники только к вечеру достигли Лизогубского леса. В нём к этому времени собрались из бригады около семисот человек.
Готовность воевать в любых условиях, выдержка, смекалка, умение ориентироваться на местности в любое время года и суток, в любую погоду – всё это намного увеличивало выживаемость десантников, снижало потери. Так они соединились в лесу с другими частями воздушно-десантного корпуса.
Ни Родимцев, ни начальник штаба не знали ещё, что к этому времени немецкие танковые группы Клейста и Гудериана сомкнулись в районе Лохвиц. В оперативном окружении оказались Киев и четыре армии нашего Юго-Западного фронта… В Лизогубском лесу, куда стремились и вышли десантники, фашисты заперли и их, и многие наши части. Фашистское командование сделало всё, казалось, чтобы вырваться из этой ловушки стало невозможным.
Да, почти невыполнимая задача стояла перед воздушно-десантным корпусом и его командиром полковником Затевахиным. Он пристально всматривался в лица подчинённых. Командиру корпуса не в чем было упрекнуть своих подчинённых, от солдат до командиров бригад. Они храбро сражались и с честью выполняли свой долг перед Родиной. Он не мог их упрекнуть даже в том, что они отступали и вот попали в окружение. И сам он, видавший виды, знал цену мужеству и выдержке, воинской смекалке, мог полностью положиться на своих солдат и комбригов.
Разве мог он не доверять жёсткому и непреклонному «испанцу» Родимцеву, смекалистому участнику боёв на озере Хасан и финской кампании ещё совсем молодому майору Шафаренко или Жёлудеву, которые в любой ситуации пойдут до конца… Вздохнув, Затевахин отдал приказ о выходе корпуса из окружения. По его замыслу, возглавить колонну должны менее потрёпанные в боях десантники Шафаренко, потом шла 212-я бригада и замыкала колонну пятая бригада Родимцева.
Возвращались от командира Родимцев и комиссар Чернышёв далеко не в лучшем настроении. Вот уже несколько суток бригада без отдыха кружит во вражеском кольце, пытаясь найти слабое место в нём, и что-то пока не находит…
– Очень тяжёлая будет наша прогулка, – сказал невесело Чернышёв. – В Казацком – немцы, в Нечаевке – немцы… Да и где она теперь, линия фронта?
– Будем надеяться на офицерскую пунктуальность. Они по расписанию ночью спят. А нам негоже быть невоспитанными. Спят – и хорошо, будить не надо…
В расположении бригады провели совещание с комбатами, командирами других служб. Приказ комбрига был коротким, чётким: выступать в три часа ночи. Главное, есть грузовые автомобили, на них-то и надо было проскочить ночью между Казацким и Нечаевкой. Всему личному составу настрого запрещено было отвечать на вопросы немецких патрулей. Ну, а если будут препятствовать нашему движению, убирать бесшумно, холодным оружием.
Вопросов ни у кого не было, и все разошлись по своим местам готовить бойцов к прорыву. А он был не просто рискованным, а крайне дерзким. Вот как описывает в своей книге «Неодолимые» Юрий Матюхин этот поход:
«В расчётное время корпусная колонна двинулась в путь. Вслед за головным отрядом 6-й бригады шли тылы, штаб, а затем и другие подразделения. Машины двигались с потушенными фарами. Десантники сидели притихшие, насторожённые, в любую минуту готовые вступить в смертельную схватку. Первый населённый пункт прошли спокойно. Насторожённое село спало. Возле хат тёмными громадами возвышались бронетранспортёры, грузовики, мотоциклы. Продрогшие одинокие патрули жались под навесом. При въезде в деревню стоял, весь съёжившись, немецкий постовой, его лицо было еле видно под капюшоном прорезиненной накидки. Судя по всему, ему было одиноко и страшно. И когда постовой, не подозревавший такой дерзости от десантников, услышал рычание моторов, увидел силуэты походных кухонь, орудий, он даже преобразился. Гитлеровец принял колонну советских войск за свою. В приливе радостных чувств он даже помахал рукой, одобрительно что-то прокричал. Когда село миновали, у всех на душе стало веселее, появилась уверенность в успехе…
Наплывает рассвет, зловеще, словно волшебное гигантское покрывало, дрожал утренний туман. Когда колонна десантников втянулась в узкую улочку села Духановка, один из прытких немецких патрульных быстро вскочил на подножку головной машины. И не успел он ещё погасить дурашливую улыбку, как стальные руки десантника, сидевшего рядом с водителем, цепко схватили его за отворот, прижав к дверце кабины. Чёрное дуло пистолета подсказывало гитлеровцу, что в этой ситуации лучше помолчать. Впрочем, если бы он и захотел крикнуть, то не смог бы. Крепкие руки так сдавили ворот, что бравый вояка выкатил глаза, стал задыхаться. Его напарник, ничего не понимая, смотрел на удалявшуюся машину и прилипшего к её подножке ефрейтора. Со стороны можно было подумать, что ефрейтор на фронтовой дороге встретил знакомого и, разговорившись с ним, не замечал, что машина всё дальше увозит его из Духановки. Наконец, когда колонна прошла, второй патрульный, почувствовав что-то неладное, дал несколько выстрелов в воздух. По тревоге был поднят гитлеровский гарнизон. Но он оказался малочисленным, десантники быстро уничтожили его. И, словно в награду за этот скоротечный победный бой, получили добрые трофеи – немецкие грузовики с полными баками бензина.
– Потрудились – премия!..»
Тут же немецкие грузовики оказались впереди колонны, вводя в заблуждение немецкие патрули. Уже потом, в конце пути, когда передовой отряд майора Шафаренко, уверившись в успехе операции, с включёнными фарами проехал по центральной улице села Грузского, фашисты наконец поняли, что советские войска водят их за нос. Как только хвост колонны стал выходить из деревни, ночную тишину расколол треск пулемётов. В бой вступили немецкие танки, бронетранспортёры. Ударные силы 212-й и 5-й бригад завязали бой. Основная нагрузка пала на комбата Ивана Быкова. Он и его соседи из 212-й бригады уничтожили несколько вражеских танков и бронетранспортёров. Один танк уничтожил лично комбриг Жёлудев.
Воздушно-десантный корпус без значительных потерь, отбившись от противника в селе Грузском, вышел из окружения к своим. Потом он в районе Бурыни соединился с войсками 40-й армии…