И все-таки она живёт,
И ритмы дактиля – важнее наблюденья
За ласточкою, чей полёт,
Казалось, будит вдохновенье.
Поэзия – в себе. Она одна
Рождает новые значенья
Всех старых слов.
Она – синоним сна,
Наполненного символами чтенья.
***
Мать потеряет сына –
Небо ангела обретёт...
Над землей, по-весеннему стылой,
Я отправлюсь в свой первый полёт.
Я, увы, не достоин Престола,
Не стоять мне у Царских Врат,
Но я знаю и помню Слово –
То, которое не говорят.
Есть у Бога другое имя,
Означающее любовь.
Тот, кто принял его с другими,
Никогда не погибнет вновь.
Я останусь Его поэтом,
Над тобой, в притяженьях любви.
Стану словом и стану светом,
Что согреют руки твои.
***
Два серых тумана бредут по дороге
Навстречу друг другу в ложбину ночную.
В пространствах темнеют забытые боги
И вновь проклинают судьбу кочевую.
Два серых тумана сойдутся в распадке
И, прежде чем выпасть, расколют друг друга.
А люди потушат ночные лампадки,
Сведутся концы ежедневного круга.
А значит, как прежде, дышать настоящим
И, утренней свежести не замечая,
Быть просто куда-то устало спешащим,
Другого не зная и не принимая.
В колючих и звонких обломках тумана
Будить предрассветную тишь?
Очнуться душой? Впрочем, поздно и странно…
Душа, почему ты молчишь?
***
Художнику Юрию Морозову
Синева под глазами, cinema – в небесах,
Осень пьяная в ярком трико арлекина,
Ветер встречный, а значит, и нужен лишь взмах.
И уже под тобой – за долиной долина.
А потом по-над степью, над влагой морской,
Над прибрежною кромкой, песками Сахары,
Вдоль реки, а потом и над чёрной рекой –
В мир, где все мы когда-нибудь встретимся старыми.
Здесь седой океан, запах йода и тлен,
Для меня здесь конец всей земной Ойкумены.
Впереди только остров один – Кергелен,
А за ним лишь Антарктики белые стены.
Я, наверное, здесь бы хотел умереть –
Замереть, как скала, обращённая к югу,
За спиною оставив и путь свой, и смерть.
Впереди только остров и южные вьюги.
***
Алексею Журбенко
Сегодня падала звезда.
Из ниоткуда в никуда.
Ворваться, прочертить и сгинуть...
Не в этом ли и мой итог?
Для памяти чужой покинуть
Себя, оставив пару строк:
«Сегодня падала звезда.
Из ниоткуда в никуда».
РАСШАТАННЫЕ СТРОЧКИ
Никогда не говори «никогда»,
Никогда не обещай «навсегда».
Абсолюта средь людей просто нет.
Это только свет означает свет.
Это только тьма означает тьму.
Без ответа на извечное «почему?».
Может, эти мысли были травой.
Может, эти звуки станут водой.
Раньше всяких слов тоже были слова.
Те, что через суть проступают едва.
Но в любом названии есть ущерб.
Не луна в сознании, только серп.
Эту часть доступную назови.
Нет от знанья радости без любви.
Полюби всё сущее, словно свет,
И твоё грядущее даст ответ.
Ты прорежешь тёмное, как мечом,
Мыслью окончательной, став лучом.
Platja D’aro*
1.
Немножко кофе. Трубка натощак.
Кафе «Щалок» напротив недотрогой.
А чайки так по-разному кричат,
Что значит, все распахнуты дороги.
И если нам на северо-восток,
То в крепость Каркассон в земле катаров,
Где башен звук округл и высок,
А камни помнят сарацин и галлов.
А если двигаться наоборот,
То в Барселону – пышный бант приморья.
Когда-нибудь скажу: «В тот дивный год
Такою мне открылась Каталония».
Цветы и птицы, пинья и платан;
До горизонта горы или воды;
Китайский ресторан, кафешантан
И жизни ритм, диктуемый погодой.
Я, словно ошалевший эмигрант,
Еще ищу в красотах вдохновенья
И не готов, как строгий Дант,
Писать об истинных мученьях.
Как Ходасевич или Иванов,
Я не пресытился свободой,
И, к ностальгии не готов,
Я всё ж перебираю годы.
2.
Я пионер – советский вьюн,
Любитель смотров строя-песни.
Я в красном галстуке, я – юн,
Исполнен гордостью весенней.
Продукт эпохи и страны,
Пою нахимовцев куплеты.
Шеренги наши так прямы
И стройно движутся при этом.
За светлым завтра в светлый путь
И я отправился подростком,
Чтобы под старость лет взглянуть,
Что за стеною было. Просто
Стена упала. Я ростком,
Стремящимся поверх преграды,
Отправился почти ползком
Смотреть на мир, как бы в награду
За то, что жил, за то, что пел,
Что в коммунизм не очень верил,
Что лицемерить не умел…
Вот мне и распахнулись двери.
* Плайя д’Аро – городок на средиземноморском побережье Испании,
где Сергей Хомутов с супругой был в гостях у своего друга Петра Новохатского
***
Солнечный зайчик на серой стене.
В нём тёмный крест от решётки.
Крест свой несу, но так явственно мне:
Я не смиренный, не кроткий.
Время проходит: в тени – три креста,
Как на Голгофе треклятой.
Мне приговоры – два чистых листа,
Слева и справа распятых.
Дай мне раскаяться и пожалеть
Господа – символ спасенья.
Не левым разбойником вечно гореть,
А правым – достойным прощенья.
ДЕТСКОЕ
Ходит сон по лавочке,
Дрёма по избе,
Спать велят козявочкам,
Кошке и тебе.
Спи, моя хорошая,
Я тебе спою.
Приколю, как брошку, я
Песенку свою.
Маша, Маша, Машенька –
Луч в моём окне,
Мне блеснувший с башенки,
Помнишь обо мне?
ЭЛЕГИЯ
Как аллеи парков Коро,
Мне пейзаж оренбургских окраин.
Листья осенью – карты таро,
И гадаю я беспрестанно.
Здесь слагается тайная вязь
Всех моих одиноких прогулок.
Карагач, мелколиственный князь,
Заметает собой переулок.
Здесь так часто стучат поезда –
Поминутно куда-то в пространство.
Одинокий фонарь, как звезда
Путеводная дальних странствий.
Только я замыкаю круг,
Словно ветер Экклезиаста.
Возвращаюсь к себе, мой друг,
Только очень седым и бесстрастным.
БАЛЛАДА
В ноябре прохладно дышится,
Да и пишется с ленцой.
Так клубится и колышется
Зим порядок вековой.
Всё устроится по-прежнему,
Круг замкнётся, ляжет снег.
По-простому, по-безгрешному
Зиму встретит человек.
Будет жить, сушить сухарики
И за миром наблюдать.
Станут местные бухарики
По подъездам выпивать.
Снег за снегом, слово за слово…
«Ты базарь, но мать не трожь»…
Он домой вернётся засветло
И нарвётся он на нож.
То-то будет пробуждение,
Как в Давидовом псалме:
Ангелов святых кружение –
Наяву, а не во сне.
И сольются в белых омутах
Три библейские реки…
Звери – в клетках,
люди – в комнатах,
Все от Бога далеки.
Только он летит по-птичьему
В небеса, из века – в век.
Не святой, не возвеличенный,
Но прощённый человек.