А.Г. – Во время своего первого приезда в Оренбург вы назвали наш город театральным. А что делает город по-настоящему таковым? Ведь дело не только в количестве театров…
С.З. – Определённую атмосферу в городе создаёт хороший театр. Если бы Оренбургский драматический был плохим театром, сюда бы просто не ходили. К тому же здесь ведётся серьёзная работа уже с маленькими зрителями, с детьми. Создаются прекрасные детские спектакли, таким образом, детям уже прививается вкус к театру. Рифкат Вакилович (Рифкат Исрафилов – главный режиссёр Оренбургского драматического театра им. М. Горького — прим. авт.) рассказывал мне, что это такая сознательная политика в театре. И я вижу в вашем зале много молодых лиц, что очень здорово. Ведь есть города, где в местный театр ходят одни старики, знаете, такие божьи одуванчики, белые головки. И сразу всё понятно про театр, люди ходят туда просто по инерции, потому что в молодости ходили. В вашем театре постоянно живая кровь. Театр действительно великолепный. Как я ещё могу судить? Я пересмотрел здесь все спектакли, пока выбирал артистов для своей постановки. Я увидел, как люди реагируют на то, что происходит на сцене. У них же тонкие реакции, значит, сюда приходят не просто зрители, а театралы.
А.Г. – Почему на этот раз для постановки из всего вашего богатого драматургического наследия была выбрана именно пьеса «Вальс одиноких»? Это было ваше предложение или художественного руководителя?
С.З. – Это было моё предложение. Во-первых, я очень люблю эту пьесу, очень, потому что в ряду моих пьес она какая-то необычная. Я предлагал Рифкату Вакиловичу поставить её ещё несколько лет назад, но, видимо, тогда не было подходящей ситуации, а сейчас пришло время… Рифкат Вакилович рассказал мне, что трижды прочёл эту пьесу, и все три раза с интересом. А он такой человек, что никогда не согласится на то, что ему самому неинтересно. Мы с ним прекрасно относимся друг к другу, познакомились в Одессе на театральном фестивале. Перед тем, как я поставил здесь свою первую пьесу, мы много общались, выясняли наши, так скажем, театральные позиции. Выяснилось, что у нас один угол зрения на театральное искусство. Меня приглашают во многие театры, но я не всегда соглашаюсь. А Оренбургский драматический театр — то место, которое мне по-настоящему дорого. Во-первых, я нашёл здесь своих артистов и, кстати, принципиально обоих артистов со спектакля «Пришёл мужчина к женщине» взял в новую работу, ведь мы уже нашли общий язык. Но в «Вальсе одиноких» добавились ещё актёры: в этой пьесе три персонажа, несколько исполнительских составов. У меня есть разные пьесы: и более населённые персонажами, и с более крутым социальным посылом, но мне кажется, сейчас такое время, когда нужна какая-то простая человеческая история, рассказ о личных взаимоотношениях людей. А «Вальс одиноких» — это пьеса не про то, что люди говорят, а про то, что люди думают и чувствуют. Это пьеса открытых чувств, ведь сегодня человек как бы спрятан в своей скорлупе. Век информации такой быстрый, мало времени, ничего не успеваем, некогда остановиться, оглянуться, увидеть глаза ближнего. А в этой пьесе люди не стесняются говорить о том, что у них болит. Вот это очень важно, я на этом специально фиксирую артистов.
А.Г. – Когда я читал пьесу, мне показалось, что между героями, которые разговаривают на разных языках, в определённые моменты языковой барьер пропадает…
С.З. – Да, совершенно верно, когда у людей есть настоящие чувства, барьеры исчезают. То, что люди, разговаривающие на разных языках, вдруг начинают понимать друг друга — это, конечно, такая метафора, в реальной жизни это невозможно.
А.Г. – Если в кинематографе такое явление, как автор сценария и режиссёр в одном лице, встречается довольно часто, то в театре это довольно редкое явление. Интересно, бывают ли какие-то серьёзные конфликты у драматурга Злотникова со Злотниковым-режиссёром?
С.З. – Я всё время шучу с артистами во время репетиций, говорю: «Минуточку, сейчас я посоветуюсь с драматургом». Нет, у меня не бывает конфликтов с самим с собой, но я ставлю своё видение пьесы, свои ощущения. Режиссёр и драматург — это, конечно, очень разные профессии. И когда я ставлю свою пьесу на сцене, я иногда даже иду поперёк автора, не поперёк текста, а поперёк каких-то идей. Например, «Вальс одиноких» я ставлю в третий раз, и всё это не только разные артисты, но и разные декорации, разная музыка. Со временем возникает новое отношение к пьесе.
А.Г. – Всё-таки вам интереснее работать с текстом или с людьми?
С.З. – Конечно, с людьми! Которые в тексте. Я режиссуре много учился, у меня нет никаких препятствий в работе с артистами, с художником, композитором. Здесь разница в том, что писатель пишет первую реальность, а дальше идёт режиссёрская интерпретация. Режиссёр не пишет реальность, он работает уже с моим текстом. И если я в качестве режиссёра буду относиться к пьесе так же, как драматург, тогда я буду просто ставить слова.
А.Г. – Вы хотели бы поставить не свою пьесу?
С.З. – Нет. Понимаете, ведь в чём прелесть сочетания профессий драматурга и режиссёра… Как автор, я могу написать пьесу и закрыть для себя эту историю. А для меня как для режиссёра история продолжается.
А.Г. – Сегодня есть такое весьма распространённое мнение, что всё уже написано и сейчас время компиляций из того, что уже было. Вы тоже так считаете?
С.З. – Даже если я на один и тот же сюжет буду писать пьесу с разными персонажами — это будут разные пьесы. Человек — сам по себе носитель сюжета, и в работе над пьесой я иду от персонажа, от человека. Слава Богу, литература никогда не исчерпает себя, если, конечно, автор работает по-живому. В общем, как показывает практика, не всё ещё написано. Мир чувств, мир подлинных человеческих отношений не стареет. Пьесе «Пришёл мужчина к женщине» в следующем году будет сорок лет, а люди до сих пор подходят и говорят: «Ну, вы как будто сегодня это написали».
А.Г. – Вы смотрели оренбургский спектакль «Пришёл мужчина к женщине» в нынешний свой приезд?
С.З. – Два раза смотрел. Приятно, что спектакль прошёл больше шестидесяти раз и продолжает собирать аншлаги. Эту пьесу до сих пор ставит много театров по России, даже больше, чем раньше. Сам удивляюсь, но, видимо, есть в ней что-то такое цепляющее.
А.Г. – Когда вы заканчиваете очередную пьесу, у вас есть какое-то понимание, предчувствие, как сейчас говорят, выстрелит или не выстрелит?
С.З. – У Льва Николаевича Толстого было такое выражение: «энергия заблуждений». Так вот, если нет этой энергии, то вообще бесполезно садиться за какую-либо работу. Когда я руководил всесоюзными семинарами драматургов, работал с молодыми авторами, говорил им: «Если писатель садится за стол с мыслью, что он напишет произведение и мир изменится, ничего написать он не сможет». Многие тогда смотрели на меня, как на сумасшедшего, но я как раз говорил об энергии заблуждений, которая даёт тебе силу что-то сделать. Написать пьесу — дело очень тяжёлое, кровавое дело, для меня во всяком случае. А потом понимаешь, что ты своим сочинением ничего не спасёшь. Но вот этот самообман, что ты своей деятельностью изменишь мир, он, видимо, необходим автору. Это то, что даёт силы.
А.Г. – Следите ли вы сейчас за современной драматургией?
С.З. – Мало, я и сам уже десять лет не писал пьес. Написал два романа, оба вышли недавно в издательстве «Эксмо». В ближайшее время выйдет третий. Мне интересно было попробовать себя в другом жанре. А сейчас вот пишу сразу две пьесы.
А.Г. – Можно ли сейчас говорить об этих пьесах, о чём они?
С.З. – Об одной пьесе могу рассказать, в ней будут взаимоотношения отца и сына. Идея возникла после недавнего крушения рейса А321 в Египте. По сюжету пьесы в авиакатастрофе погибает мать, её муж и сын остаются одни, каково им теперь после случившегося, без жены и матери? Я вообще очень больно воспринимаю такие вещи, когда погибает сразу под триста человек, представляешь, ставишь себя на место, не дай Бог, кто-то из твоих близких попадёт в такую историю. И вот в результате этих переживаний родился замысел. Мы вообще настолько уже привыкли к этим катастрофам, очерствели. Когда количество беды вокруг зашкаливает, конечно, должен срабатывать инстинкт самосохранения. Просто невыносимо переживать всё подряд. Но и пропускать это невозможно, иначе человек в скотину превращается, в пустую болванку какую-то. Хочется, чтобы люди помнили о том, что человеческая жизнь чего-то стоит. А литература возвращает нас к каждому отдельному живому человеку.
А.Г. – В пьесе «Вальс одиноких» есть такой момент: один из героев, убеждая другого остаться жить за границей, говорит, что тот живёт «под Оренбургом в избушке на курьих ножках». Почему именно Оренбуржье фигурирует? Вряд ли во время работы над пьесой вы знали, что будете ставить её в Оренбурге.
С.З. – (Смеётся.) Не знал, видимо, как-то интуитивно получилось. Оренбург воспринимается как что-то далёкое, загадочное. К тому же я реплики строю как музыкальные фразы — Оренбург звучит очень музыкально.