Вечером тихо, но в золоте дня
Брызжет фонтанами старая площадь.
Жемчуг зубов разглядев у коня,
Ты выбираешь мне лучшую лошадь.
Всякому царству не жить без царя,
Но и царю не справляться без царства.
Лошадь послушна, как день сентября.
Здесь хорошо, но не смеем остаться...
Голубем слышится милая речь,
И возвратившись в лазуревой глади,
Мы из ладьи колыбельку наладим,
Чтобы царевича тайно беречь.
ЗЕМНОЕ СЧАСТЬЕ
От года нам осталась только треть.
Так осторожны мысли, словно астры.
Трава права, пришла пора желтеть,
Но в том и есть её земное счастье.
Нет, не чернее гроздья бузины
Земли тамбовской, тем сумев поранить.
Во сне я обходила полстраны,
По августовски муча свою память.
Там сенокос. К губам прильнёт вода...
Мне жаль, что я к страде той безучастна.
Я не люблю приморского плода,
Но в том и есть моё земноесчастье.
Успеть, пока звенит на ветках медь,
Прильнуть к твоей земле нечернозёмной
Должны теперь мы и её согреть.
И в то тепло смиренно бросить зёрна...
Смотри, лампадно вздрогнула печаль,
Печаль, как хлеб, разломится на части...
Вкушай тот хлеб. И колыбель качай.
Она и есть твоё земное Счастье.
ДОЛИНА СИРЕНИ
В этом городе спрятаться сердцем мне негде.
Так в крыле своём гаснет ослабленный лебедь,
Что смирился с теченьем реки.
От обиды и тяжести улиц бетонных,
От бездонного взгляда и кошек бездомных,
От привета руки.
От сирени, что теплется ладаном детства,
От щемящего запаха кислого теста,
От воскресного долгого дня.
От того, что на небе следы самолёта,
От того, что в полёт этот взяли кого-то,
И не взяли меня.
Это день неизбежной сиреневой муки.
Мотыльками цветы опадают на руки,
И кончается день.
...От того, что весна – это лишь повторенье,
От того, что все улицы пахнут сиренью,
Что я тоже сирень.
Это горькая радость от слов «Йорговане...»
Та Долина – достойная дань расставанью,
Но несносен горячий бетон.
В затаённом дыханье Долина Сирени
Мне на помощь приходит, всего на мгновенье,
Выпуская бутон.
ВОСПОМИНАНИЕ
Тот же шустрый спорыш у калитки,
Муравей ползёт по рукаву.
Кажется, как детские улыбки,
Яблоки попадали в траву.
Мы колени все в пыли разбили,
Сколько хочешь на руках земли.
Как траву ту взрослые растили,
Кустики несли, несли, несли.
Если в полдень вдруг заморосило,
Как досадно было детворе!
Вы зачем-то дождь «благой» просили
И бросали веник во дворе...
В мареве с ума сходили осы.
Пыльные елозили штаны...
Корни, словно бабушкины косы,
Навсегда теперь заплетены.
Но уходят в прошлое поверья,
Как когда-то в вечность – сыновья.
Лишь осталось несколько деревьев
И четыре взрослых муравья.
Во дворе разросся подорожник,
Знатен наш тамбовский чернозём.
Только где же бабушка, о Боже!..
И цветы несём... несём...
несём...
ПОДОРОЖНИК
Дышат горы, считая года не спеша,
И стоят за людей, если люди устанут.
Вот и впрямь подорожник, а с виду – душа,
Лишь пригнётся под болью и заново встанет.
Все великие тихо умеют прожить.
Патриарший покой каменеющей стати.
У подножия куколем чёрным лежит
Древний камень с твоей филигранной печатью.
Плачут горы великою грудью камней.
Но столпы и апостолы – камни по сути.
Плачут горы могучей и каменной грудью,
И возможно ли плакать мудрей и сильней?
Ты гора, и в подножии бьёшься водой,
Там, где путь на земле без тебя невозможен,
Ты живешь, охраняя от встречи с бедой,
Превращая всю боль для меня в подорожник.
ДЕРЕВЬЯ
И опять этот май неумело, но искренне всхлипнет,
Содрогнётся нечаянно в светлом, дурманном чаду.
По аллее бреду, и грустит белоцветная липа,
Или крохотной былкой в чужом прорастаю саду.
Припадаю к дорожным камням словно каменной грудью.
Здесь разносит твой ветер останки цветов, словно прах.
Я готова расти на камнях, отказаться от «будет»,
Возвращаясь печальное имя качать на ветрах.
Мне теперь говорят, что дорога не «право», а «десно»,
И душа не отвергнет радушный и добрый приют.
Из шагов, как из ямбов, смотри, получаются песни.
...Замереть и стоять... А деревья поют и поют...
***
Все вдали, так невнятно, так вне...
Корабли вдалеке – как колибри.
Я вернусь, я примчусь по весне
На волне или даже верлибре.
На окраине акростихов
Я засею поля васильками,
Там, где землю топтали ногами,
Где гряду проложили быками,
Где прожили сто тысяч веков.
Ведь важнее – лишь горстка земли,
А нежнее – лишь серые перья,
Быль и небыль народных поверий,
Заболоть журавлиных империй,
Как темницы страдальцев-царей.
О прощении притча стара.
Я вернусь блудной дочерью грешной.
Ты прости, это я до утра,
Голубое у неба украв,
Васильков нацелуюсь нездешних.
Я – земля! Посмотри мне в лицо!
Как черны мои борозды – брови...
В тех глазах – три ручья Притамбовья,
А в ладони – пригоршня отцов.
АЛЁШЕ
Про кого тебе сказку, Алёша,
В эту ночь Рождества рассказать?
Младший сын в каждой сказке хороший,
Но его-то и любят ругать.
Наше скромное детское счастье
В своей песне сумел ты воспеть.
Ты не плачь, ну хотя бы нечасто,
Мы же выросли, нужно терпеть.
Мудрый царь говорил: «Всё проходит»...
Но навек кипарис и миндаль!
Наше детство – смешной пароходик,
Навсегда уплывающий вдаль.
Оттого так неистово бьётся
Твоё сердце, без лат и брони.
Кипарисы, как амфоры с солнцем,
Ты всегда в своём сердце храни.
Да, сестрою была я неважной
И не вправе тебе завещать...
Как прощенье, кораблик бумажный
Белый парус расправит опять...
