Созвучно всё…
И не пристало,
Уничижённо и шутя,
Сказать о песне птицы малой:
«Не стоит песен бытия!»
А дни всё тише, глубже, строже…
Но завтра на листву опять
Прольётся свет Дыханьем Божьим,
Чтоб без остатка просиять.
РАССВЕЛО
Ночь – напролёт.
И, словно выпрастан…
Зато ни жижи, ни трухи –
Такие за ночь, братцы, выросли,
Верней вросли в мои стихи
Цветы, деревья, птицы разные,
Что будто вечно жили тут!
Что за собою солнце красное,
Под белы рученьки ведут!
САМЫЙ-САМЫЙ
ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
Почти забыл, что так бывает –
До полудня, лелея зной,
Он дух смолистый набирает
И земляничный дух лесной.
Зелёнкой, мазанный на ранках,
Он среди прочих, кто подрос,
Летит с откоса на тарзанке,
Он – голенаст, вихраст и бос!
Берётся к вечеру за дело
(когда свежей, синее чуть) –
Сгущает краски до предела,
Что можно кисти обмакнуть, –
Пройтись над лесом краской алой,
Слегка затронув облака,
Так, чтобы сонная река
Их до деталей отражала,
Необожжённые пока…
Затем уже и тёмно-алым,
А синь – до черни загустить,
До бархата…
На нём пристало –
Из первых, звёзды разместить.
И чтобы месяц тонкий плыл,
И чтобы…
Чтоб не наглядеться!
…а мне казалось, что забыл
Тот самый-самый день из детства.
В НОЧЬ НА СЕДЬМОЕ ИЮЛЯ
к М
…глаза мои имели наслажденье
Увидеть деву…
Нет, её узреть!
Когда она во плавных вод движение
Погружена, облечена на треть
Прекраснейше-божественного тела,
Что освещало воды те, что чуть
Ласкали бёдра и ласкать желали грудь.
И вся она была как наважденье…
(А может, наважденьем и была?)
Ещё, как тайна, прочь не уплыла…
И тот эфир…
Он медленнее плыл,
Вернее, нет, не плыл…
Эфир – царил…
А в нём царила та, что входит в воду.
Или казалось?..
Нет же!
Руку протяни –
И эти бёдра, грудь – они твои!
Но…
Так царил эфир… вода плескалась…
Что даже явь как будто бы казалась…
Надмирно всё…
Рука не смеет сметь!
Волнами вовлечённого на треть
Божественно прекраснейшего тела,
Коснуться.И разрушить этот мир,
Когда вокруг пронизал всё эфир…
И медленней воды её движенья…
О да! Глаза имели наслажденье…
И память всё ж меня не подвела,
Она твердит:
– Была! Была! Была…
Ты помнишь ли? Всё было на Купала…
Тому уже – как десять лет назад.
ПОЭТ
В этих листьях бродит осень.
В этом парке бродит вечер.
А поэт стихи забросил,
И они легли на ветер.
С этим ветром им уютно,
С ним играются шутя,
И с минуты на минуту
Доберутся до тебя.
Скажут: – Брось своё пустое,
И готовку, и шитьё.
Посмотри, всё золотое
В этом парке и – твоё!
Даже нас на ветер бросил
Ради этого поэт,
Бродит там, где бродит осень,
А любимой нет и нет…
ГРАНИ
На грани музыки и слов
(какое странное искусство!)
Прожить, считая это чувство
Первопричиной всех основ.
За гранью шёпота звезды,
Услышать зарожденье грома.
Увидеть прошлого следы
В тумане, вечностью влекомом.
И самому перенести
Явленье Нави, Прави, Света,
Задумчивость небес вплести
В глаза. И вот портрет поэта.
И все слова, прозренья, чувства
Хранить и пестовать в судьбе.
О!.. Это страшное искусство –
Любить смертельное в себе!
***
Господь ещё не все простил
Мои грехи и прегрешенья.
И значит то – просить прощенья
До тех времён, что станет сил.
И, даже придержав в горсти,
Язык и тело обездвижив,
Он скажет: «Многие простил.
Успей, моли за те, что иже…»
Немтырь недвижный, весь дрожа,
Я вопию к нему: – Прощенья!
Остатки тела и душа! –
Во искупленье.
ПОЛНОЧЬ
Часы молчат.
Уснули зеркала.
Волшебное, мой друг, царит, витает…
Всё через «полу…»: сон,сквозняк, луна
В полуоткрытый флигель затекают.
Упали полутени из окон,
За полумраком штор – полувиденья.
А волшебство всего лишь – полутронь,
Оно сгустится до стихотворенья.
Полночь тиха...
Но мысли, чувства, взгляд
Не укроти! Позволь им не сдержаться!
Подставь ладони, в них слова слетят,
Что только полуслышатся и мнятся…
***
Как это можно – слова не любить?
Как это можно – стихи не писать?
Птицей немой в поднебесье кружить.
Как же мне птицам об этом сказать?
Чтобы отныне запеть – не стремиться!
Чтобы на горло – молчанья печать!
Птице от этого надо разбиться!
Птице за этим не надо родиться!
Надо убитой по небу летать.
ТРИПТИХ
1
… и вспомнилось мне вдруг
Совсем не о любви…
Горбатых дней испуг,
Пришедший на крови.
Поскольку героин
В крови детей течёт,
Всё меньше героинь,
Героев – в перечёт.
И от себя побег
Оболганных людей,
И Василиска смех,
И стоны площадей.
Кричали эти дни,
Безбожные насквозь,
О Родине: «Распни!
Озолочу, небось!»
И шли, и распинали
Под свист телебичей.
Кривляясь, те кричали:
– Ты тля! И ты ничей!
Едино возводили
Мамоне пьедестал.
Единое делили,
…довольно! Я устал!
… и что мне это вдруг –
Совсем не о любви,
Оскалившись, испуг
Вскричал про эти дни?..
2
То в ранешнее время, милый друг,
Услышать было ангела, пророка
Возможно. Ныне – замкнут круг
Ключом измены на замок порока.
Ты помнишь, в детстве снег такой летал!..
А что теперь летает, наважденье?
Вчера я слышал, что парад настал,
Нет не планет! Содомского движенья.
Взыграла Бездна мерзостью земной,
Но видится, что это лишь в начале…
Яви, Господь, тому, кто встал со мной
Гоморры против ангелов с мечами!
Яви Святых, Всевышний! Сам явись,
Во огненном сияя облаченье!
Дабы низвергнуть порченое семя
И возвеличить Праведную Жизнь.
3
Вот говорят, что Крым приплыл назад
(А раньше говорили «дело к ночи»),
И звёзды, словно прежние, горят!
И по церквам иконы мироточат…
Ну, дай-то Бог! Пора вернуть назад
И Божий Свет, и Воинскую Доблесть.
Ну, дай-то Бог, что громче говорят:
– Продолжим, братья, «Временную повесть»!
О, Родина! О, Русь! О, Благодать!
Пусти по кругу братину за это,
Чтобы и впредь державно нам стоять
Любви согласно, Славе и Заветам.
