А, впрочем, стозевное чудище обло,
О коем ещё Тредьяковский писал,
Себя почитает нисколько не шоблой,
А солью земли и началом начал.
От веку всегда при чинах и в законе.
Её не касается смутная хмарь.
Стальной ли генсек восседает на троне,
Сусально-елейный помазанник-царь.
Будь имя её не помянуто всуе.
Осыплет себя мишурою наград
И так венценосца искусно танцует,
Что сам, бедолага, порою не рад.
Забавно, что так прозаично-неброско –
Без гнева, патетики, пафосных слов –
Похожий на стёб неформала-подростка,
Звучит мой проворный стишок про воров.
Бюджет распилили проворно и ловко,
И не презирая презренный металл…
Знать, самое время с державной сноровкой
В Сибири осваивать лесоповал.
НОВАЯ МАРСЕЛЬЕЗА
Пролетая, пролетая,
Как фанера над Парижем,
Пролетарий, пролетарий,
Революция всё ближе.
На гербе орёл двуглавый,
Вырезанный из фанеры.
И ни левым, и ни правым,
Ни центристам нету веры.
Толстый поп кадилом машет,
Отгоняя дух советский.
Двадцать первый век пустяшный
Тупо занят жизнью светской.
Бесноватые уроды,
Что страну разворовали,
Про какие-то свободы
Будут мне читать морали?
Пролетарская Мадонна.
Православная аскеза.
Цвета марсала знамёна,
А над ними – Марсельеза.
***
Ах, зима! Столбовая боярышня!
Щеголиха, каких поискать.
Нищета поздней осени давешней
И сиротство тебе не под стать.
Жемчугами корона украшена.
Самоцветы на шее горят.
Ты носи-ка, носи – не изнашивай
Свой волшебный ношебный наряд.
Ты цари-ка, цари-не истаивай,
Всех сияньем вогнавшая в дрожь!..
Пусть под шубой твоей горностаевой
Прорастает озимая рожь.
Шей по синему млечными тучками,
Ограняй бриллианты в горсти
И холёными белыми ручками
Хрустали через реки мости.
Ах, не верю, не верю, не верю я,
Глядя сквозь кружева на окне,
Что твоя ледяная империя
Вдруг растает, как снег по весне.
Ох, неужто же, всем заброшена,
Побредёшь по овражьям, боса,
Прикрываясь обносками роскоши
И сумой перемётной тряся?..
«О, подайте, подайте, подайте ей! –
Усмехнётся всяк встречный ручей,
Под твоей горностаевой мантией
Всё ж дождавшийся вешних лучей.
***
Левый берег правой Волги?
Просто кругом голова…
Что гадать и думать долго?
Волга царственно права!
Хоть сто раз вспыли от гнева –
Вариантов прочих нет:
Право царское на «лево» –
Завсегда приоритет.
То не Волга ледовитым
Встречным взором полоснёт,
Не она глядит сердито –
Церемониальный лёд.
По весне освободится
И сбежит ко мне опять
От морозов, что царицей
Возомнили управлять.
Назовут побег аферой,
Разобидятся до слёз
Вьюга – склочная юнгфера
И кавалергард-мороз.
А метели-камеристки
И шталмейстер-ураган
Зашипят: «Вот аферистка
Эта поэтесса Кан!..
Ох, собьёт с пути царицу!
Ох, налево уведёт
Колобродить да искриться,
Да кормить простой народ…»
…Расхохочемся над свитой
Неприкаянной на вид,
Что сосульками сердито
От бессилия звенит.
И друг в друга вновь поверим.
И строка взлетит в зенит…
Правой Волги левый берег
Той строкою знаменит.
***
Не надо цитат из Рубцова,
Ведь наши невольные слёзы
Чужие осудят сурово…
Не надо, покуда не поздно!
Не нужно цитировать Блока!
Что Блок нам? Ну гений и
гений!
Звучат беспощадно жестоко
Цитаты великих творений.
Что? Пушкин? Прошу вас, уймитесь!
Неймётся сегодня вам что-то…
Небесный классический витязь
Немыслим в кругу идиотов.
И про Достоевского тоже
Не будем… К чему эта пытка?
Ведь нам современных ничтожеств
Сегодня хватает с избытком.
Пусть Тютькин и Мутькин читают
Поэмы свои и баллады…
И пусть вездесуще порхают
Цитаты бездарной баланды.
О классике, братцы, не надо!..
Пусть в сердце живут сокровенно
Мотивы небесного склада,
Сжигая озябшие вены.
***
Край мой мятежный.
Край мой крамольный…
Ветер-ведьмак пугачёвщиной
дышит.
Край мой далёкий от Первопрестольной.
Горем завейся – Москва не услышит.
Горем завейся, ветром укройся,
Песней утешься, а я буду рядом…
Ойся ты, ойся! Столицы не бойся,
Край мой крамольный, оно тебе надо?
Царь ли царевич? Король королевич?
В баньке уважь их да в печь на лопату.
Кроток в молитве и страшен ты в гневе,
Край мой, кровавым рассветом объятый.
Что приуныл, опечаленный в стельку?
Что пригорюнился, счастья не чая?
Где ж он твой царь самозваный Емелька?
Чай, ты случаем по нём не скучаешь?
Тёплым платком оренбургским закутай
Зябкую степь, что от ветра продрогла…
Вспомни свою залихватскую удаль
И выходи на большую дорогу.
***
Соратник, друг, товарищ, враг
Парадоксально рады встрече.
Наш поэтический сходняк –
Содружество противоречий.
Хоть назовут потомки «съезд»
Товарищей заклятых стаю,
Здесь никого никто не съест:
Поэт поэта понимает.
Грустим, хохочем, пьём вино,
Витийствуем, исходим желчью…
Мы все равны. Нам всё равно –
Хотим утешиться, да нечем!
Не каждый тут друг другу мил,
Но держим небо, как атланты:
Посильно каждый – в меру сил
И в силу своего таланта.
И в том, кто сердцем изнемог,
И в том, кто пребывает в вере,
Одновременно, видит Бог,
Живут и Моцарт, и Сальери.
РАЗГОВОР
С ПСИХИАТРОМ О РАЕ
«… и смотрят последние астры в саду
На то, как топиться хожу я к пруду…»
Хотела утопиться в тихом омуте
Без лишних элегических затей…
Но психиатр сказал с улыбкой: «Полноте!
Да пожалейте ж бедненьких чертей!
Ни перед кем ни в чём не виноватые,
Без потрясений и душевных ран,
Они живут не клятые, не мятые,
А тут бултых-пардон – Диана Кан!..»
Сказала психиатру: «Пыл умерьте-ка!
Я не за это деньги вам плачу.
Ведь не к лицу подобная патетика,
Любезный, ни врачу, ни палачу!
Чертям для драйва я необходимая:
Мысль утопиться – это неспроста.
Умеют же устроиться, родимые –
В раю позанимали все места…»
***
Он вёл их молча по былинным,
По диким муромским лесам –
Иуд, что верили наивно
В то, что и он иуда сам.
Вёл, обходя в пути святыни,
Не тратя понапрасну слов,
Духовно-ядерной твердыни,
Что называется Саров.
Он вёл их, Китеж огибая
И светлый болдинский
приют...
Знать, на Руси судьба такая,
Что первыми героев бьют.
В пути не раз им повстречался
Шальной разбойник-Соловей.
Вослед ведомым так смеялся,
Что листья сыпались с ветвей.
Вёл, обходя Урал и Волгу,
Хоть их никак не обогнуть...
Во временах-пространствах долгий –
Единственно возможный путь!
И мысль одна терзала сердце,
Ведомым вовсе не в укор –
Как миновать в пути Освенцим,
И Саласпилс, и Собибор?..
...А дальше, братья-ляхи, сами.
Эх, ни покрышки вам, ни дна...
«Кажись, пришли! – вздохнул Сусанин –
Варшава-матушка видна!..»
***
Мир озарён прощальною улыбкой
Ультрамарина, что целует просинь.
Кармином, охрой, киноварью пылкой
Поделится аксаковская осень.
Здесь пурпура и терракоты встреча,
Что сходятся в лесах стеной на стенку.
Но никакого нет противоречья
В прощальном буйстве красок и оттенков.
И так щедра осенняя палитра
Волшебного аксаковского слова,
Что как тут обойдёшься без пол-литра…
Дождя животворящего грибного?
