Нас теснит невидимая рать,
И потерей подводя итог,
Понимаю – рано умирать,
Мы остались, как засадный полк.

Лишь молитва, воля и расчёт,
К нам судьба безжалостно строга.
Наша жизнь вне времени течёт,
Нам стоять и победить врага.

            ЦАПЛЯ

Терпенья последняя капля
В болоте российских обид.
Но совесть – болотная цапля
Над пустошью тёмной кричит.

Бредёт по воде, как по суше,
Из пёстрой земной шелухи
Хватает, как рыб и лягушек,
Со дна родовые грехи.

И в том виноваты, и в этом,
Чего же на Бога пенять?
И тьма озаряется светом,
И сходит с небес благодать.

         СМОКОВНИЦА

Я – дерево, и мировым порядком
Мне срок плодоношенья отведен,
И я дремала в постоянстве сладком,
Покуда не взалкал в пустыне Он.

Он шёл ко мне, и корни трепетали,
И гнали вверх, к ветвям горячий сок,
И раньше срока почки набухали,
Но завязью так и не стал цветок.

Разочарован, он проклял навеки
Мои плоды, не выросшие вмиг,
И вспять земные побежали реки,
И выбили из-под корней родник.

И я очнулась ни живой, ни мёртвой,
Дарует вечность тень Его обид.
И стала я из пышной, сочной смоквы
Горбатой ивой, плачущей навзрыд.

                ОСИНА

Шли тучи над горной грядою,
Шли низко, клубясь межстволов.
И близкою пахло грозою,
Дымом грядущих костров.

Надвинули сосны забрала,
И мышцы дубов напряглись.
Осина одна задрожала,
Когда к ней приблизилась высь.

Паническим страхом объята,
Рванулась в долину с горы,
Но корни вернули обратно
Смерч листьев, извивы коры.

Она замерла на мгновенье,
Но клубы тумана пришли.
И вновь вихревое круженье,
Живое рыданье души.

И мощь грозового накала
Сошла, словно рябь по воде,
Там, где осина дрожала,
По-детски противясь беде.

      СТРУНА

Над берёзой облако горит,
Под берёзой твёрдый наст искрится.

И весь день, до золотой зари
С длинной ветки дзенькает синица.

Пилит звуком тонким тишину,
И вокруг как будто потеплело.
Вот синичка первую струну
В ледяном безмолвье отогрела.

Будет небо в песенном огне,
Семечко прольётся сокомвинным,
Прежде чем той солнечной струне
Лопнуть в небе стоном журавлиным.

                САПОГ

            Егору Алексеевичу Овечкину

Не хватает старику бутылки.
Затянуло синий взгляд слезой.
Видит в ряд торчащие ботинки,
А тела присыпаны землёй.

Догонял свой полк от переправы,
И среди на смерть обутых ног
Разглядел свой несчастливый, правый,
Кое-как залатанный сапог.

Видно, в спешке с другом поменялись.
Так и есть: два разных сапога!
И шальная накатила радость –
Средь убитых не его нога.

Он теперь один воюет с горькой,
И глядит: по лугу за окном
Друг идёт с разбитою винтовкой
И его чинёным сапогом.

   КОЛЫБЕЛЬ

Я сплету тебе люльку из ивовых прутьев,
Разукрашу корою берёзы плакучей,
Чтоб не сбили с пути вековые распутья,
Горизонт не закрыли ненастные тучи.

Видишь: ветки берёзы протянуты к дому,
Слышишь: гнётся лоза и ломаться не хочет,
Постелю я на дно золотую солому,
Чтоб тепло не забрали холодные ночи.
Просмолю коноплю и на месяц закину,
Пусть качается люлька по звёздному кругу,
И пускай переходит от дочери к сыну,
И от старшего внука к младшему внуку.

И поднимется род ради праведной цели –
Переселить беду, сохранить свои корни,
Чтобы помнить – мы все изодной колыбели,
Чтобы помнить…

        ПУПОВИНА

Когда ребёнок ещё плод,
Во мне играет и растёт,
Он видит мир из глубины –
Светлы младенческие сны.
Он слышит мир издалека:
Звенит капель, поёт река.
И всё он чувствует со мной,
Но зрит ещё и мир иной.

Когда я сплю, порой не спит,
И, словно с кем-то говорит
На непонятном языке,
Я слышу звуки вдалеке.
То вдруг, забыв про мой живот,
Летит, я чувствую полёт.

Когда ему подходит срок,
Я слышу времени поток.
Сгибают мощные леса
Живых и мёртвых голоса.
И все народы, все века
В меня втекают, как река.

И давит тяжесть древних вод,
И опускается живот,
С водою мной прожитых лет
Дитя рождается на свет.
И пуповиной завязать
Должна всю память рода мать.

    КРЫМСКАЯ СОСНА

Кто ведает, какой ценою
На скалах достаётся жизнь?
Упрямой крымскою сосною
Обжита гибельная высь.
По склонам и отлогам горным
Она взбирается наверх.
Внизу лесов зелёных волны,
Где почва и вода для всех.

Одной ей ничего не надо,
Лишь этот голубой простор,
И за терпение награда –
Суровая поддержка гор.

И я смиряюсь понемногу,
От пёстрой прелести земной
Душою устремляюсь к Богу
Вослед за Крымскою сосной.

                ***

По мере сил даётся испытанье,
Но русская судьба всегда страданье.
За всех в ответе мы и перед всеми,
Иные здесь пространство, память, время.
Иной удел: не сытость и богатство,
Духовный подвиг и земное братство.

И мы с тобой съедаем свой пуд соли,
Чтоб стать достойными обычной русской доли.

      БАБЬЯ ЖАЛОСТЬ

Из щедрот земных досталась
Мне в наследство только жалость.
Бабья жалость вековая,
Неизбывная, слепая.
Я несу её и плачу,
Что я в этом мире значу,
Ничего я не умею,
Лишь по-бабьи всех жалею.

А навстречу мне с дитятей
Выходила Божья Матерь.
«Не печалуйся! – велела,
Это я весь мир жалела,

От меня тебе досталась
И любовь, и бабья жалость».

                     ***

Никольский скит на острове Крестовом,
И Ладоги распахнутая ширь.
Как много в этом образе суровом
Для русской притягательно души.

Как будто сердцу муки не хватает,
Чтоб выстрадать последнюю любовь,
Средь валунов зелёный лёд не тает,
И ветер щёки обдирает в кровь.

Между землёй и небом одиноко
Бредёт на остров русский человек,
Ему нужна опасная дорога,
И резкий ветер, и колючий снег.

Он так с души своей взыскует строго,
Что и во тьме кромешной видит путь.
Он добредёт и встанет у порога:
«Впусти, Никола, дай мне отдохнуть».