Трубку-то положил, но тут же раздалась трель звонка и несколько часов не утихала – звонили уже старшему Данилову, звонили, пока он не выругался и не уехал в контору. «Что за бессмыслица!» – только и сказал на пороге.
В лицейских классах стоял гул и гомон.
– Здравствуйте, господа! – завуч теребила в руках какие-то бумаги, нервно поправляла очки. – Мне поручено сделать заявление…
Раскрыв рот, слушали про создание государственного комитета по чрезвычайному положению, про бунт против политики Горбачёва.
– Что хотели бы вам сказать, молодые наши воплотители надежд… Никаких отъездов на баррикады! Иметь своё мнение вам никто не запрещает, но мнение мнением, а участие в митингах и шествиях – это, извините, уже не совсем адекватное закону действие! Да и потом… Вы же хотите достичь цели создания лицея? Поступить без проблем в университет? Тогда зачем вам подрывать основы его существования?
Всё понятно. Как тут не понять – сиди со своим мнением на лекции и мни себе!
– Юрок, что творится-то, а? Ты людей слушаешь? С поездов ссаживают тех, кто билеты сегодня купил! На предприятиях собрания, резолюции принимают! И так жрать нечего народу, так ещё резолюции за голодную жизнь дальше! – Лёшка сжимал кулаки. – Мишаня-то, Мишаня с отчимом на машине в столицу рванул! Только не знаю, за кого он.
– Сто лет знали, а в один день – другой человек! – удивлённо покрутил головой Юра. Мдааа, Мишаня! Записной красавец, любимец одноклассниц и даже некоторых училок, кроме фоток, музыки и поцелуев ничем не интересовавшийся… И вдруг такое учудил…
– Данилов! Вас вызывают к ректору!
Вот это долбануло в темя! К ректору!
Лёша побледнел:
– Юрец, ты-то чего натворить успел?
– Понятия не имею… – Юркиной дистонии только таких потрясений и не хватало.

* * *

– Молодой человек, сразу к делу. Говорят, у вас рок-группа своя? И вроде бы в школе занимались организационной деятельностью? Нам нужен концерт в защиту свободы. Это будет большущий плюс к вашей репутации ценного абитуриента, понимаете?
Юрий пригладил пробор. Засмотрелся на обкусанные ногти. Похлопал по карману рубашки, проверяя, на месте ли пакетик с валерьяновыми таблетками. Что ответить-то?
– В защиту свободы, значит… У нас песни-то совсем другие. Про людей со странным восприятием мира. Про лишних для мира людей. Про любовь среди страха, подлости и боли. Чем мы тут поможем?
– Да так ли это важно? Ползала соберёте? Удержите внимание? А что сказать со сцены, мы подскажем!
– Я говорю по пластинке… по пластинке… по пластинке…¹ – рассмеялся Юра и страх как рукой сняло: эх вы, командиры-организаторы! Мелко плаваете! – Я, конечно, даже в комсомоле не был, но…
– А что «но»? Мы планируем перевести обучение в лицее на платную основу для слабоуспевающих. Кто хочет получить качественное образование – милости просим! А этот бунт… Ну, будете поступать на общих основаниях, кому этого хочется? И потом… В конце концов… Виктору Николаевичу и Леониду Александровичу мы заказали поставку компьютеров для класса информатики. А без политики свободы личной инициативы что им достанется?
Юра поморщился. Острая боль в солнечном сплетении – будто под дых ударили.
Виктор Данилов. Юрка Данилов. Зеркало не нужно – тот же разрез глаз, улыбка с ямочками, высокий лоб, узкий подбородок… «Что-то непонятно, кто твой отец-то?» – изумлялась Лена, сравнивая семейные фотографии. Да и что внешность! Дорз, «Кино», Пинк Флойд – кто? Кто познакомил, кто провёл в мир красоты и мужественной уверенности в себе?
– Хорошо. Концерт. Выступим. Только избавьте от речей, пожалуйста. Я поэт, а не оратор, – Юрка лёгкими постуками под сердце попытался вытеснить одну саднящую боль другой.

* * *

– Юрец, на междугородный телефон никого не пускают, я из одной квартиры звоню! Я с Кинчевым познакомился! Мы тут на баррикаде с ним играли в две гитары, он на моей расписался!
– Мишаня, фигня Кинчев! Слух идёт – танки в Москву двинулись! Уходи оттуда, не лезь под гусеницы, Миша! Это не наша война, Мих, не наша! – отец в испуге стукнул по рычажку аппарата, разговор оборвался.
– Ты что, сын? Ты чего? Забыл про прадеда? Беломорканал – шутки, что ли?
Юра вытер влажные глаза, выкрикнул:
– Задрали вы! Вы со своей политикой собственных детей сожрёте, не поморщившись! Пусти! – и вырвался с гитарой за порог.
Будет вам концерт за свободу!
– Лёха, выручай! Басовую партию сыграешь? Мы тебе ноты распишем, упростим, главное, ритм выдержи, Михину мелодику не надо повторять!
– Ты чего, Юрец? Это же не за свободу, а возня, кому власть достанется!
– За волю, Лёш, за волю! За свободу от их диктата и от их условий!
– Как так, Юрок? Что правда, по-твоему? – Лёшка осел, обхватил голову, невидяще уставившись под ноги, что там разглядывал? Какие линии, какие кружева будущих событий?
– Правда, что они бьются за себя! За своё прошлое и своё настоящее. А мы? Мы только пушечное мясо и ударная сила, понимаешь? Нам свою жизнь надо строить, свою! Самим выбирать, а не по указке и принуждению! Помнишь? «Хэй, тийча! Лив зис кидс элон!»²
– Согласен. Сыграем!

* * *

В актовом зале негде присесть – согнали самых успевающих с трёх классов лицея, да и со всего универа. Читали антифашистские стихи. Багровея, призывали расправиться с хунтой. Журналисты спешно чиркали в блокнотах: «Студенческий концерт во имя новой жизни!» А вот и:
– А сейчас перед вами выступит группа, стихи которой пишет наш лицеист! Свобода духовного поиска и самосовершенствования – лейтмотив его творчества!
– Юрец, что это ещё? – Дима так сжал гриф, что струны заскрипели. – Чего ты там ещё ищешь, что я не знаю?
– Спокойно! – Юра взмахнул руками несколько раз, словно на лыжах катился, резко выдохнул, – всё! Всё как уговорились!
Занавес раздвинулся. Юра по центру у микрофона. Лёшка слева с бас-гитарой, включённой в переносной усилитель. Дима справа с новенькой акустикой – Лёшкины поездки к родственникам во Львов приносили кучу прибыли с проданных в Ори румынских кроссовок, Димок вложил накопленное ещё в те годы от сбыта той самой игры с его озвучкой³, и вот… Вот чудесно и нежно звенящие струны.
Первые ноты. По залу пронеслось довольное «о-о-о». Завуч и ректор в первом ряду переглянулись: «Они так известны среди наших студентов?» – «Возможно, но мне кажется, я эту песню уже раньше слышала».
– Снова новый начинается день… – и зал взорвался, запели, над головами вспыхнули зажигалки, – снова утро прожектором бьёт из окна⁴…
Подпевали все как один. Лёшка выпрямился, подался вперёд, покрутил головой, словно сбрасывая румянец со щёк. Дима, изумлённо улыбаясь, встал, отпихнув стулец, вышел вперёд к краю сцены, словно показывая всем перебор струн, восхищённо выдохнул: «Юрок! Голова!» А Юра? А что Юра…
– Там, за окном, сказка с несчастливым концом… – начала в унисон хору завуч. Ректор отстранился, оглядел её, словно в первый раз:
– Вот так, значит… И как это понимать? Вся эта история с бунтом – всего лишь сказка, это нам пытаются заявить?
– Странная сказка! – допела воспитывающая троих мальчишек, уже пятнадцать лет как мать-одиночка, знающая беды детей как свои.
– Что! – откашлялся Юра. – Что я хотел вам всем этим сказать… Кто бы там ни дрался за свои права, это их права, и они уже вчера. А мы… А нам жить завтра, и конец этой сказки переписывать нам, и в нём либо драка за то, что есть, либо создание нового и ещё невиданного! Вот.
– Миротворец, – прошептал Лёшка, отняв пальцы от струн, глядя на руки, будто никогда их раньше не видел – чудилось, что от них струятся ноты.
Блаженны миротворцы, ибо их есть Царствие небесное.

17 МГНОВЕНИЙ

Договорились на репетиции ходить три раза в неделю. Это Юрка с Мишкой настояли на ограничении, не высказывая Диману, что родители у него не железные – звон гитар стоял до одиннадцати вечера, уже многие спать ложились, а Мело всё оттачивали сыгранность. Из школьного музыкального класса Дима притащил с восторженного разрешения учителя Диамант⁵, и теперь дожидались, пока Юрка спаяет «примочку», меняющую акустическое треньканье на хардроковый рокот. В близком его успехе никто не сомневался – тем более, что попросили Вована, мастера на все руки, собрать в ПТУ корпус для звукопреобразователя.
Сегодня начали пораньше, около восьми. Юрка спевался с новой Димкиной партией – на музыку положили мрачный перевод Кьюров – у них было Seventeen Seconds⁶, у Юры стало «17 мгновений, прощальная весна».
Дима уже перешёл от придуманной партии к импровизации, обыгрывая возможные варианты соло, а Мишки всё не было.
Лёха поглядывал на часы:
– Ну что, может, и мне попробовать пока басовую линию наиграть? Где его носит? – будто Миша где-то там его услышит и, устыдившись, бросит всё ради репетиции.
– Ничего себе! – вскинулся Дима: из коридора даже через закрытую дверь послышался ор, будто сотней глоток вопили «Сдохни!» – Что там за чертовщина?
Вслед за ним к входной двери бросились и Юрка с Лёшкой, и даже родители, испуганные, выбежали из спальни. Распахнули дверь.
На лестничной площадке толпа подростков давила, рвала, пинала такого недавно знакомого, но теперь неузнаваемого, с разбитым лицом парня.
– Руки! – проорал Дима, продрался сквозь толпищу, схватил за шею – неужели это наш Мишок? – окровавленного парня и втолкнул в квартиру. – Юрец, будь с ним! Лёха, выходи! Выясним, что случилось! Юрец, сказал – будь с ним! Ещё с тобой огребём!
Взрослые хлопотали, стаскивали с побитого порванную майку с логотипом Металлики, умывали, прижигали раны спиртом. Юра трясущимися руками, дрожащими пальцами набирал телефон Шарапова – гудки; Вована – гудки; дяди Вити – всё тот же гул.
– Ну, Миха, ты баран, твою мать! – Диман ввалился, протолкнув Лёшку, захлопнув дверь, и встал, прижав её спиной, будто кто-то начнёт в неё ломиться. – Папа, только ментов не вызывай!
Что выяснилось? Миша шёл на репетицию. Недалеко от Диминого дома кучковалась группка младшеклассников. Один вдруг подбежал: «Ты металлист, что ли? Ну-ка, плати за вход во двор!» Ну Миша и схватил его за шею, отвесил подзатыльник и пнул по мягкому месту так, что сопляк даже побежал к своим. А пока дошёл до подъезда – его уже догнала куча-мала слетевшихся с окрестных домов вовсе не малышей.
– Дим, они не уходят! – после пятнадцати минут сорванных звонков растерянный Лёшка от дверного глазка.
– Хорошо. Фух! – выдохнул Димок и шагнул в гвалт голосов. – Ну ты их взбесил, Мефодий! – уже вернулся, не зная, куда присесть, куда деть тряску рук. – Говорят, нас не тронут, а его будут ждать хоть всю ночь.
– С приплыздом! – Юра уставился на рассечённое лицо Мишки – рвань багровых полос даже завораживала тихим ужасом. – Я думаю, надо как-то его выводить и до дома вести, а то ведь к тебе, Дим, начнут скоро ломиться. Что? Ну и что, что обещали? Таких обещаний только и ждать от толпы.
– Если вы собрались меня вести, – промямлил побитый, – то через четырнадцатый в пятнашку, на квартиру к отчиму. В чужой район не полезут, и не проследят, где я живу. Да вот же…
– Что «вот»? – Димка проследил за его взглядом: фрамуга открыта, первый этаж ведь, можно и спрыгнуть из окна. – Ну давай. Бежать сможешь?
Мишаня, переодетый в Димину туристическую майку цвета хаки, рванулся к подоконнику.
Они стояли и смотрели, как друг бежит, выбегает за пределы микрорайона через дорогу, и исчезает в налитой слезами дали.
– Каких-то семнадцать минут! – прошептал Юрка. – И теперь весь авторитет Мело насмарку…
Из коридора донёсся истошный крик, пробившийся даже через обшитую кожзамом дверь: «Сбежал!» За окном толпёшка пацанят понеслась к дороге.
– Подъём! – Дима менял спортивные штанцы на джинсы, майку на рубашку, бегом! – Погнали к нему домой, запасной⁷ пусть своих друзей собирает!
– Война? – с оборвавшимся сердцем охнул Юра.
– Какая война, ты о чём? Они его и там достанут! Избиение младенцев⁸, блин! – Димка помедлил… Вставил поясом солдатский ремень с тяжеленной пряжкой. – Не пришлось бы самим махаться!
Мишкин двор. Подъезд. Бегом на пятый этаж.
Его младший брат минут десять назад уехал на такси за отчимом – новость о драке с «долбаным неформалом» уже разнеслась по всем соседним домам. Одноклассники топтались у подъездных клумб, не решаясь идти на выручку – пацанский гнев, понимаешь ли, ссориться с половиной района?
Переглянулись. Дима:
– Вот только не надо фраз, Юрок! Не все такие смелые! – и пошли, почти срываясь на бег…
Только подошли ко двору отчима – навстречу выбежали мальцы, стоявшие на шухере:
– Выручать идёте? Зря! Тут все – и ваши, и наши, ихних навалом, растопчем вас, вякнуть не успеете!
Всё же вошли во двор. Словно волны голов. Всё пространство запружено веселящимися детьми, выкрики: «Загнали нефера⁹! Будет знать!»
Всю ночь просидели у Юрца на кухне, изредка наведываясь через дом в пятнадцатый – мелкие так и дежурили у неспящего подъезда, хвалясь кастетами и ножичками. Наутро Мишу вывел наряд милиции, под крики «Увозят!» затолкнули в «коробок» и…
Увезли его на вокзал и первой электричкой к дедам-бабкам.
Всё?
Выдохнуть-то выдохнули.
Только судьба переломлена через колено.
На семнадцать часов взрослее.
Теперь всё.

ЭТО НЕ ЛЮБОВЬ

«Лена, Лена, где ты теперь и с кем?¹⁰» – Юрка пересматривал фотографии с того самого дня рождения – вот дядя Витя, как всегда улыбчивый, прижимает к себе с боков крёстных сына и дочь. «Елена Прекрасная и Георгий Победоносец!» – помнится, смеялся он, пока специально приглашённый фотограф выстраивал кадр.
Где это всё? И когда? На фото они ещё такие молодые, на сколько лет младше?
Юра перебирал хромовые кассеты – BASF, TDK, SONY – не хухры-мухры, заработки Мело шли на самый лучший звук для себя, а на продажу и феррумовые¹¹ хорошо разлетались. Писано с катушек и винила, компакт-диски были ещё редкостью, но Дима с его почти идеальным слухом уже морщился: «Пластинки мягче звучат, у сиди саунд¹² резкий. Хотя да, у пластов шорох, щелчки… Но так даже роднее, компакт какой-то выхолощенный».
«Придирки!» – молчал Юра с его тягой к щёлканью «тарелок» и бумканью басов. – «Рокот, рокот давай!» И рокота почти хватало, но как-то все кассеты звучали обеднённо, всё равно, хоть самодельный магнитофон и высшего класса. Бедновато на краски, потому и решился собрать многополосный эквалайзер. Схему нашёл в журнале «Радио», детали – что-то сам наковырял с электронного старья, что-то купил у лицейских одногруппников. Мело в школе никого не изумляло, так что уж удивляться торговле при универе…
В лицее можно было забыть о продаже записей – все ученики умнички, сами доставали мелодийную красоту, да и в магазине «Нота» открылся комиссионный отдел – только плати, и слегка пользованные аудионосители твои! Только плати…
«Всё на продажу», – тихо проговаривал Алексей, – «всё». Да кто бы жаловался-то? Регулярно ведь пропускал занятия, договорившись с завучем – ездил во Львов, привозил чемоданы маек болгарского пошива, «Lacoste», с накладным крокодильчиком, румынские кроссовки и неизвестно чьего производства жвачки «Love is». Юра просиживал за партой один, скучал – состязаться в скорости решения задачек было не с кем…
Димок обычно не лез в душу. Пришёл к нему друг невесёлым? Ну садись, развлечёмся «сегой»!¹³ А хочешь – свежее видео? Нннууу! Может, гитара развеет?
– Юр, ты человек такой широкий, разноплановый, я даже не знаю, что тебе надо. Музыки новой? А может… Любви?
– А где её взять?
– Ну ты даёшь! Катька про тебя чуть не каждый день спрашивает. Уже на выпускной платье шьёт. С чего-то взяла, что ты к нам придёшь. Спорит даже, что ты выберешь – с лицеистами новый рассвет встречать или с нами. Не чужие ведь, ты с четвёртого же класса у нас учился? Так чем тебе Катя не хороша?
– Да умом я понимаю, что она за мной в Сибирь пойдёт, если надо будет. Но не моя она, не моя. В сердце её нет, и не снилась ни разу, и не вздрогну, если её увижу.
«Дррязг!» – взял Дима «тяжёлый» рифф¹⁴.
– То-то у тебя песен про любовь нет. Ну «Поцелуй» не считается, почти мистические чувства.
– Почему «нет»? Вот я принёс новый текст. «Колыбельная», наверное, называться будет.
И она назвалась, и Дима неделю сочинял мелодию, и, радостный, показал обомлевшему Юрке, ведь он: «Вот это да, какие тонкие переходы, как я петь-то буду?» – «Споёшь, куда ты денешься! Кстати, в школе концерт самодеятельности, меня пригласили выступить, пойдёшь со мной?»
Холод. Кто был с младших классов рядом – те и сейчас здесь. Прочие… Так и запишем – прочие. Хотя ни в одну песню их не вставишь…

* * *

– Здравствуй, Юр! – Наталья Васильевна стояла у дверей актового зала, записывая, кто из её классов пришёл, и уже понимая, кто решил сфилонить. – Почему «концерт»? Сначала КВН будет. То есть, что-где-когда. Наша сборная против соседней школы. Поможешь?
Не зря холодели руки при одном упоминании выступления. В который раз тянуть на себе бремя умника?
– Я?
– Ну а кто же? Нам из лицея благодарственные письма пришли за вашу с Лёшей подготовку. Держите марку, молодцы!
– Вам помогу. Вам. И никому больше!
Математичка хотела что-то возразить, но увидела в зале движение – оборачивались на Юрку, кто-то прямо расцветал, кто-то презрительно кривился. «Это, конечно, не любовь», – решила для себя и подтолкнула Юру: «Пора! Выручай!»
Ватными ногами доплёлся до сцены.
– В команде хозяев игры, девяносто шестой школы, замена. Капитаном становится Юрий Данилов. И мы начинаем! Первый вопрос…
Юра понурился, невидяще уставившись в центр круглого стола. Тронули за плечо:
– Спишь, что ли? Мы ответ даём! Давай, гений, рули! Повторите, пожалуйста, вопрос!
На последних звуках голоса ведущего он словно увидел раскрытую книгу и загоревшиеся алым буквы. Произнёс громко и раздельно, будто читал с листа…
– И команда хозяев встречи зарабатывает в свой актив первое очко! Второй вопрос!
Что-то говорил, перебивал споры своей команды – сон, мутный сон, из которого не выбраться, и так и выкрикивать всю жизнь ответы, в нескончаемой гонке – отвечаешь ты, а ответом пользуются… Прочие.
– Вот поэтому я не вступал в комсомол!
– Что? – не понял ведущий. – Что «поэтому»?
– Да ничего! – Юра решил встать и уйти прямо сейчас! Надо же когда-то заканчивать эту эпопею с приездом мальчика-лесовика в пустые, казалось, бездушные степи. – Ответ на последний вопрос даёт…
Катины сверкающие глаза. Юрка спустился в проход, где уже ждал Дима с двумя гитарами в обнимку. Пока победители прыгали, выбрасывая вверх руки, пританцовывали вокруг огромного призового торта, Юра ещё раз пробежал пальцами по нотам, повторяющим голосовую партию.
– Я так люблю в час излунья… Влетать в твои окна¹⁵, – запел, запел глядя не в зал, а куда-то прочь, за стену, видя перед собой Её глаза, глаза Мечты, снившейся ещё там и тогда, в Пещерске, в ночи северного сияния – глаза Той, чей переливающийся потоком цветов шарф лентой шёлка плыл во тьме спящего неба.
В зале отчаянно били в ладоши, выкрикивали «браво», самозваное учительское жюри в первом ряду переговаривалось, видимо, не решаясь одобрить пропетый уход от действительности в мистику, но…
Уже на выходе, где Наталья Васильевна похлопала его по плечу и слегка приобняла, – уже на выходе оглянулся на Катин оклик.
– Да, здравствуй. Не жди меня на выпускной, – отрезал тихо и с нажимом. – Возможно, я и с лицеистами не пойду. Миша возвращается из деревни, к вам хочет попасть, но соберёмся всей Мело, без девушек.
Он ещё помнил, как поседел перед ним ребёнок¹⁶. Теперь будет помнить, как сошёл цвет с лица Кати.
– Прощай!
Зачем, почему…
Потому что мы не там, где нас ценят, а там, где нам свободней.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Финальная строка одного из анекдотов про Леонида Брежнева.
2. Hey, teacher, leave these kids alone! (Эй, учитель, оставь детей в покое!) – строка из песни Пинк Флойд «Ещё один кирпич в стене» из альбома «The Wall».
3. См. повесть «Юркины дневники» про написанную друзьями игру «Пешеходный переход».
4. «Странная сказка», песня группы «Кино» с альбома «Звезда по имени солнце».
5. Электрогитара чешского производства.
6. С одноимённого альбома группы The Cure.
7. См. повесть «Юркины беды» – так Михаил называл младшего брата.
8. Сюжет Библии – убийство первенцев.
9. На сленге – сокр. «неформал».
10. Из песни группы «Кино» «Генерал» с альбома «Начальник Камчатки».
11. Лента с окисью железа, обозначавшаяся Fe.
12. Дословно – звук, понималось – стиль звучания аудионосителя или концепция звучания инструментов.
13. Sega Mega Drive – игровая приставка.
14. Аккорд, чаще всего неполный, взятый на верхних трех струнах.
15. Из песни «Колыбельная для Марии» группы «Личная Собственность».
16. См. главку «Не мы» повести «Юркины беды».