Вот как вспоминает об этом времени театральный критик Евгения Ароновна Павлова. «Годы работы Жуковой остались в памяти людей театра каким-то бесконечным радостным кипением. И, разумеется, небесплодным. Из Москвы приглашались специалисты по сценической речи и движению, актёры получали десятидневные командировки в театральные столицы, учились на лучших ролях лучших актёров. Почувствовали доброе отношение к себе городские театры. Открылся в Оренбурге театр юного зрителя, возник творческий контакт с татарским драматическим коллективом. Тогда же сложилась крепкая, высокопрофессиональная когорта критиков... Десанты высаживались в Орске, Бугуруслане, смотрели весь репертуар. С последним спектаклем трубили общий сбор, и начинался требовательный анализ...»
С чего начать рассказ об этом незаурядном человеке? Может быть, с того, что каждое утро Александра Николаевна выливала на себя ушат, то бишь два ведра холодной воды? Это в её-то возрасте. Впрочем, выглядела она всегда моложе своих лет, при этом совсем не молодясь. А, может быть, с рецепта вишнёвого ликера, которым угощала своих гостей? Но хозяйка как будто не очень приветствовала идею его обнародования: в доме должны быть секреты, хорошо если б только кулинарные. В её доме секреты были такие, что до поры до времени о них нельзя было и заикаться. А ещё хотелось бы описать дивную кружевную скатерть, бесчисленные вязанные крючком салфетки, удивительные вышивки, демонстрировавшиеся на выставках декоративно-прикладного искусства, – её произведения. (И когда успевала?) Всё это она – Александра Николаевна Жукова, но всё это далековато от её истинности, её сути.
Жукова – человек театра. Её судьба складывалась под его звездой; она сама как личность – тоже. И вся её длинная жизнь, в которой намешано счастья и горя, встреч и потерь, и уклад этой жизни несёт яркие признаки причастности к искусству сцены. Вот почему мелкие штрихи быта тоже играют роль в сюжете, сообщая нечто важное о героине.
У неё был обширный круг знакомства. Ещё бы – и деловые контакты, и личные симпатии и давние приятельские связи. И всё-таки до поры до времени даже те старые друзья, которые были уверены, что прекрасно знают Александру Николаевну, не знали о ней того, чего она никогда и никому прежде не рассказывала. По понятным причинам. В её длинной и интересной жизни было два судьбоносных сюжета.
СЮЖЕТ ДРАМАТИЧЕСКИЙ
Шестнадцатилетней девчонкой приехала Аля Мурашко из Алексеевской, что под Воронежем, в Москву в Центральное училище режиссёров театральной самодеятельности. Сатиновое платьице, туфли начищены мелом. А рядом столичные штучки в крепдешине, который Аля увидела впервые. «Ну, я пропала!»
На экзамене: «Прочтите...» – прочла. «А теперь этюд». «Простите, я не знаю, что такое этюд». Потом проверка чувства ритма. «Что можете исполнить?» «Так я могу гопака». Из восьмидесяти поступавших приняты всего двое, одна из счастливчиков – Аля Мурашко.
Она была очень непосредственным человеком. Со всеми хорошие отношения. Всегда на хорошем счету; только система Станиславского не давалась, кое-как вытянула её Аля на четвёрку, по всем остальным предметам были сплошные пятёрки. Преподаватели из Малого и из Большого, из театра Корша... Звёзды эстрады, такие, как Яхонтов, любили проверять на будущих режиссёрах новый репертуар. Когда Аля сыграла в учебной «Грозе» Варвару, её смотрела и с ней разговаривала сама Пашенная.
Хотя училище официально называлось режиссёрским, часть студентов избрала для себя главным актёрское ремесло. В актрисах числилась и Мурашко.
Незадолго до выпуска она получила крайне лестное приглашение в театр Революции, тот самый, где играла Бабанова, от которой вся молодёжь была без ума. Театр уехал на гастроли, а новоиспечённая актриса дожидалась в Москве в старом общежитии его возвращения. В это время арестовали директора училища Игнатьева. Шёл 37-й год.
Ошеломлённые известием, студенты примчались в учебную часть. Говорила в основном Аля. «Как же так? Он столько нам помогал! Он такой хороший!» Среди педагогов она заметила двух незнакомых, всё время молчавших людей. Именно они остановили девушку, когда она повернулась, чтобы уйти с импровизированной делегацией: «А вы – оденьтесь, пойдёте с нами». Она пошла. Привезли её в Бутырку.
Первый допрос.
– Вы знаете, кого защищаете? Он троцкист.
– Да нет, он такой хороший.
– А вы пособница его?
– Да нет, что вы!
– Почему вы не уехали по направлению? Вы не зря здесь остались!
Посадили её в конце октября, а в конце ноября увезли на Таганку. Здесь «тройка» вынесла приговор. Пять лет заключения. Везли месяц; на пересыльный пункт прибыли все грязные, обовшивевшие. Отвели в баню; наскоро постиранное бельишко надели на себя и холодной декабрьской степью еле живые дотащились до места назначения. Караганда – это был ещё щадящий лагерь.
Кто положено глянул в документы, и Мурашко отправили в Долинку. В Долинке оказался прекрасный театр. Вы представьте только, в 37-м году и – вращающаяся сцена! Фурки, «карманы» – всё!.. А кто бы, вы думали, там играл? Артисты Мейерхольда, Малого и других столичных театров, а также украинских, воронежского театров. Был там и знаменитый Гремиславский, гримёр Станиславского. Имелся и свой композитор Соковнин. Главные женские роли играла прекрасная Олимпиада Валентиновна Лабунская. Труппа была подобрана что надо.
Аля Мурашко начала с корнейчукского «Платона Кречета». Сыграла Майку-младшую, сестру главного героя. И все школьники городка, где было достаточно вольнонаёмных с детьми, признали в ней ровесницу и несли ей цветы.
Четыре года работы в этом театральном коллективе сделали из выпускницы режиссёрского училища актрису со столичным воспитанием.
Освободили Александру Мурашко в марте 1942 года. Выдали справку о снятии судимости. Родители её оказались эвакуированными в Оренбург. Сюда она и приехала.
СЮЖЕТ РОМАНТИЧЕСКИЙ
В управлении культуры Мурашко появилась как якобы эвакуированная, документы как будто бы потерялись в дороге. Не могла же она показать справку об освобождении.
– Эвакуированных у нас полно. Но если вы на самом деле актриса... Есть у нас один чудак. Командирован из Москвы ЦК партии. Так вот он обратился к первому секретарю обкома: «Пошлите меня в самый отсталый район». Его и отправили в Пономарёвку. Знаете, что он там сделал? Он организовал театр.
Александр Яковлевич Жуков, а речь шла о нём, был образованным человеком, окончил «красную академию», читал историю в ИФЛИ. В его пономарёвском театре работали замечательные актёры – Карнович-Валуа, Струйская, Массалитинов... Поехала туда и Аля Мурашко.
В пьесе Катаева «Синий платочек» взялась за роль мальчишки. На премьере присутствовал первый секретарь райкома. После спектакля он заглянул за кулисы. «А кто это? Чей это мальчик?» Вперёд выдвигают Алю. «Это не мальчик. Это вот она! Она у нас ещё и поёт, и на гавайской гитаре играет!» Александр Яковлевич удивлён: «Поражаюсь. Я амплуа травести не люблю, но эта актриса так играет, что полное впечатление подлинного мальчишки».
К весне Александр Яковлевич влюбился в нашу героиню. Ему было 39 лет, ей на 13 лет меньше. И стал постоянно заговаривать о браке: «Как только зацветёт первая черёмуха, принесу веточку, и мы с тобой поженимся».
И тут вдруг Жукова назначают секретарём по пропаганде в обком, и он должен ехать в Москву на утверждение. А театр переводят в Бузулук, где он не больно-то и нужен, поскольку там своя труппа. Аля ещё не дала Александру Яковлевичу согласия стать его женой. Но вроде как подоспел момент решительного объяснения. «Есть одна причина», – заговорила она и протянула злополучную справку. Сначала Александр Яковлевич схватился за голову, а потом сказал: «Дай-ка её мне». Что он с ней сделал, осталось неизвестным, но больше Александра Николаевна её не видела.
Она вышла замуж, стала Жуковой, и под новым именем стала выходить на оренбургскую сцену. Александр Яковлевич любил театр всю жизнь. До последних дней, уже серьёзно больной, он появлялся на премьерах и занимал излюбленное кресло в уголке амфитеатра.
Зрителей, которые помнят Александру Николаевну как актрису, не осталось. Да и в конце её жизни их нашлось бы немного. Она оставила сцену рано. Зато театральный мир Оренбуржья прекрасно знал её как деятеля ВТО. Ещё раз процитирую Евгению Павлову. «Почти двадцать лет труда... Конечно же, он не мог пропасть. На прочном фундаменте легче строить. Без таких подвижников, как Александра Николаевна Жукова, не стать бы Оренбургу по-настоящему театральным городом».
