Там остались дорогие люди,
Кажется, осталась я сама.
Там январь был несказанно лютый,
Не стучась, врывалась в дом зима.
Холодели, опускались руки,
Думалось, что это навсегда…
Помнят здесь военную разруху,
Как в беде спасала лебеда.
Липкую снимаю паутину,
В лопухи не прячу скорбных глаз.
Над родной могилою повинно
Замираю, горестно склонясь.
Мы застыли у черты у крайней,
И по чьей, неведомо, вине…
Вы простите нас, односельчане,
Что ребята снова на войне.
Что девчонок сманивает город,
Что старухи глохнут от утрат…
Вновь тревога перехватит горло
И не отпускает до утра.
Зимнее лесное бездорожье,
Вьюгой припорошен бурелом.
Давнее напутствие поможет
Не плутать, когда вьюжит кругом.
По лыжне промчаться полем белым
Через ледяное забытьё.
Только дело, праведное дело
Будет оправдание моё.
* * *
Тише.
Не хлопайте дверью,
Не машите руками зря…
Не пугайте в лесу зверя,
За окошками – снегиря.
Криком, движеньем неловким,
Словом, брошенным невзначай,
Не троньте божью коровку
На цветке иван-чай.
Тише.
Пчела пролетела,
С ношей спешит муравей…
Не сорите слова без дела,
Ради потребы своей.
Тише.
Лишь ветру раздольному
Можно топтать траву.
Нам же, заблудшим, дозволено
Только кричать «Ау!».
БРОШЕННЫЙ ДОМ
Закрыли дом, забили…
Повис на ветке стук.
И яблони забыли
Тепло хозяйских рук.
Колючками печали,
Дичками обросли.
Примолкли, одичали,
А с места – не сошли!
* * *
Город вернул своё имя,
Город в себя никак не придёт…
Флигель глазами пустыми
Смотрит, как суетится народ.
Набок сдвинута кровля,
Будто бы в летаргическом сне
Флигель живёт. А легко ли
Новый дом держать на спине?
Видно, флигель по всем приметам
К переменам давно готов.
Ветхий, раздавленный этот
Старожил, списанный со счетов.
Только вот пыль да неверье
Притаились по тёмным углам…
Настежь парадные двери –
Пенье скрипки, детский шум и гам!
Подниму яблоко дикое,
Сколько вяжущей горечи в нём…
Мы не видим великое
В городе нашем таком большом.
Древние Дятловы горы,
Бегут и бегут они вдоль реки
Туда, где в Старых Печорах
Не погасли ещё родники.
Кружкой, ведром, горстями
Зачерпни звонкое серебро!
Живём, не ведая сами,
Где беды наши, а где добро.
Кажемся себе большими,
Споро шагающими вперёд…
Город вернул своё имя,
Город в себя никак не придёт.
В РАЗОРЁННОМ ХРАМЕ
Отражаясь в тусклой позолоте,
День осенний пасмурно притих.
В разорённом храме на погосте
Мы стоим пред ликами святых.
Пережив забвение и войны,
После гиблых варварских порух
Византии свет нерукотворный
В осквернённых ликах не потух.
По камням, сквозь сумрака завесу,
Седовласый, в ризе золотой,
Шествует с благословенной вестью
Нам навстречу сам Отец Святой.
Привело сюда нас провиденье?
Или не прощённая вина?
И Отец Святой в нравоученье
Не сумел ответить бы сполна.
Выронил из рук он ветхий свиток,
Верные слова не отыскать…
Молча, с головою непокрытой,
Замер ты, не зная, что сказать.
Юность безоглядная виною
В том, что невозвратно, навсегда
Самое заветное, святое
Унесла весенняя вода.
Встретились не поздно и не рано –
Не на век, а лишь накоротке.
Мы стоим не вместе, только рядом
На осеннем гулком сквозняке.
И трава забвенья не залечит
Горькую поруху-маяту.
Тихо опускает мне на плечи
Сумрак невесомую фату.
Ангелы, исполнены величья
И наивной детской чистоты,
Манят нас прощальным криком птичьим
В дали бесподобной высоты.
Верится, что есть на белом свете
Ясная дорога впереди.
С высоты безбрежной вольный ветер
В куполе зияющем гудит.
КИПРЕЙНЫЕ СНЫ
Пробираюсь сквозь глухую чащу
По дремучим, по кипрейным снам.
Мёдом переполненную чашу
Август преподносит небесам.
Мы с тобою испола вкусили
Сладостного позднего тепла.
Ночи погремели и остыли,
Звездопад мелькнул и отпылал.
В капле мёда растворилось лето, –
Грозовой пожар ушедших дней.
На седом горельнике алеет,
Застелив пожарище, кипрей.
Привкус мёда терпкий, горьковатый,
В нём дыханье северных цветов.
Нет среди двоих невиноватых,
Как предзимья нет без холодов.
В ожидании опустошенья
Старый бор задумчиво притих.
Все мои обиды, согрешенья
Вольные, невольные, –
Прости.
БОЛДИНСКИЕ
СВИДАНИЯ. ЛЬВОВКА
Господский дом. Крутая лестница.
Овальное окно в гостиной.
В саду четыре сосны-сверстницы
Обнялись семьёю единой.
Засмотрится в окно овальное,
Вздыхая полной грудью, лето.
И правые, и виноватые
Сроднились в захолустье этом.
Вокруг ни пешего, ни конного,
На десять вёрст открыты дали.
Столько лилового, зелёного
Увидишь где-нибудь едва ли.
Когда встаёт заката зарево –
Тень Натали в окне мелькает.
А сосны, тихо взявшись за руки,
Как дети малые играют.
СВОЁ УЗОРОЧЬЕ
Перемелется, переменится, –
Поглядишь – сгодится мука.
Беспощадная жизни мельница
Перемалывает века.
Выпекай пшеничные хлебы,
Впрок соли да суши грибы…
Ничего никогда не требуя
От дарованной нам судьбы.
Чистой скатертью самобранкою
За окошком ляжет зима.
И сорочьими перебранками,
И солёной снедью полна.
Приоткрыта книга потёртая,
Остановлен минут полёт, –
Пушкин снова тропой нетореной
В несказанную даль ведёт…
Обуваю валенки тёплые,
Отправляюсь куда-нибудь,
Сухостоем, ельником топаю,
Бездорожьем торю свой путь.
По некрепкому льду, по берегу,
Сквозь морозное забытьё…
По чистейшему снегу первому
Узорочье веду своё.
