Отечество, Фаддей, имеет два лица –
Русь и Россия, пан – как вера и поверье.
Никак не избежать российского свинца
И русским головам, и русским подреберьям.
Что внешние враги – за шкирку потряси...
Мы сами изнутри всегда себя косили.
Не будет никогда покоя на Руси,
Не будет никогда спокойствия в России.
И кандалы звенят, и пишутся дела,
И к вилам – не к перу протягивают руки...
Любезный мой Фаддей, а Нина тяжела:
Беременность к войне, несчастию, разлуке?
Как хочется, Фаддей, с вязигой пирога,
Не резать бы – ломать, и молока парного.
Вот вспомнилось – с чего? – ругался мой слуга:
«Чо, шибко умный, что ль?» – на Дмитрия-портного.
Тот вроде бы ему не выкроил карман,
Да это ерунда, а выраженье – прелесть.
Ведь только на Руси – в России, мосци пан –
Шибают не за дурь, за ум, почти не целясь.
В повозке нашей бок проломлен третий день,
Не починить в пути – гружёный воз ударил.
Поймёшь ли ты меня, любезный мой Фаддей?
Я государства раб, а ты-то государев.
Кончаю, нездоров – рука и лоб в огне.
Рад буду получить письмо от мосци пана.
Здоровья не желай – не пригодится мне.
Твой навсегда – А.С.
...верста до Тегерана.
ПРО СТРАНУ – БОЛЬШУЮ
И МЕНЯ – МАЛЕНЬКУЮ
В этом семьдесят пятом
В Крещение
Все окосели –
И мороз, и «Столичная» – сорок:
«Закусывай, Дусь!»,
И лежала в снегу –
Не Россия,
Для бабки – Расея,
А для мамы – простой и
понятный Советский Союз.
Были запуски спутников,
План,
Профсоюзные ёлки,
Дефицитный кримплен и у
девушки в парке весло.
И вот в эту страну
Из роддома в Синарском посёлке
Притащили меня –
Безотцовщину, шворку, хайло.
Через пару годков
Наш сосед – кагэбэшник Карасик,
Нахлебавшись, базлал,
Что взорвали армяне Москву.
Год-то? Семьсят седьмой:
Я сбежала из чертовых ясель,
А Карасик – пропал..
...может, с Богом ему рандеву...
В пять я знала от бабки
Про Сталина, зэков и буку,
Приносила дядь Коле
Добавку из нашей пивной,
Но молчала, как пень.
Враз прорвало:
«Чекушка» и «сука»,
А потом уже – «Мишка»...
ну тот, олимпийский, смешной...
Как же он улетал!
Как мы плакали – в восьмидесятом!
Я не плакала так
В ноябре через парочку лет:
К нам со скорбным лицом
Притащилась вожатая Ната
И сказала, что траур.
Товарища Брежнева –
Нет.
Не дошло до малявки,
Что это скончалась –
Эпоха,
Что её напоследок, по слухам,
уронят в гробу.
А на кухне ворчала соседка –
бывалая Роха:
«Щас закрутит Андропов...
...гляди, не сорвало б резьбу...»
Закрутил бы, да помер...
ну Роха, глядела ты в оба!
Десять стукнуло мне – так
сорвало, завякай-заплачь:
Орденами висят
Сумгаит, Карабах и Чернобыль
На твоём пиджаке –
Не отмоешься, чёртов Горбач.
Паспорт, паспорт! Шестнадцать!
Помада, китайские тряпки,
Навороченной «Кобры»
конфетный сшибающий дух.
Девяносто... да, первый.
Я помню, как плакала бабка.
Павлов, жарко горели
Бумажные сотни старух?
Им в аду догорать –
Чтобы пламя под вами погуще.
Что? Я злая?
Да что вы –
Они ж реформаторы, сэр!
Детство кончилось –
Точкой стоит Беловежская пуща -
В общем, в том же году,
Как закончился – СССР.
БУДЬ ПОМЕНЬШЕ
Ты с безверием живи или с верою,
Хоть апостолом, хоть мытарем будь –
Метит молния высокое дерево,
Неизменна эта страшная суть.
У прабабки были дети не буками,
Но Степанушко – что мак у реки:
«За родню всю перешло да состукало» –
Вечерами бабы жгли языки.
«Знать, не Гришкин... от цыгана проезжего».
«От учителя – гостил у попа».
«И лицом-то чистый, умный да вежливый –
Ох, не наша вороняцка крупа».
«Слышь-ко, Анне за сынка не печалиться –
Переделал все по дому дела».
...в сорок первом похоронна с печатями
За старинную божницу легла.
Плачь, прабабка, над бумажечкой серою,
Да кровинушку назад не вернёшь...
Метит молния высокое дерево –
Или Богу надо тех, кто хорош?
Метит молния высокое – нате вам,
Бог не фраер – забирает шутя.
Не поэтому ли хочется матери,
Чтобы вечно было малым дитя?
Метит молния не курицу – сокола,
Поджигает не болота – леса.
Выбирают дуры-бабы высокого,
Чтоб гляделками не в грязь – в небеса,
После платят – крепко молния жалится,
Топай, дура, в одиночку домой...
...если сможешь, будь поменьше, пожалуйста,
Мой серебряный, высокий, прямой...
АЛЛА БИРЗА
К сорока болячку-то нажила –
Да в больничку сбрякала, вот буза...
На соседней коечке Нажия
Всё бормочет-молит: «Алла бирза»*.
След – что от каталок, что от саней,
Снег – что на больничку, что на тюрьму.
В этом бабьем царстве ещё сильней
К мужику мне хочется своему.
Мы чаёк запарили с Нажиёй –
Третий кипятильник бабай принёс,
Санитарка шмон навела с сестрой –
Два уже забрали, блажат всерьёз.
Нажия базарит – рябой усач
Гнал башкир в снега, что худых кобыл...
С чем ты, мой хороший, жуёшь калач?
Или – с кем? Да пусть, лишь бы мягкий был.
Ах, Алла бирза, матка семь недель,
Холодна постель – ах, Алла бирза...
И течёт палатою Агидель,
И глядят мои в синеву глаза.
Нажия, конфетку? Я тоже съем.
Глянь на фантик – пара смешных ежат.
В левой-то палате кроватей семь –
Семь башкирок-лучниц не там лежат?
Свет в палатах гасят. Я только – за,
Спать охота, хватит базар лепить.
Ах, Расея, вся ты – Алла бирза,
Только так и можно в ней – жить-любить.
*Алла бирза – как Бог даст
НЕСКАЗКА ПРО КОЛОБКА
А у Ленки – кукла ростом с неё,
Домик розовый с картонной трубой –
На окошке надпись – «куклам внаём»,
На крылечке куклин зонт голубой.
А у Ленки Павел Фёдорыч – дед,
По утрам он ей косички плетёт.
Ленке сорок. Нет мозгов – и привет.
Ладно, пряники не в ухо несёт.
А у Ленки – батя южных кровей,
Лёгкой жизни ищет южная кровь:
Как увидел – дочь кривого кривей,
Сразу смылся, съел морковку-любовь.
Ленке стукнуло одиннадцать лет –
Бабка с мамкой как-то разом и ёк...
...а у Ленки Павел Фёдорыч – дед...
«Деда, баю! Колобок, колобок!»
Вслух читает перед сном «Колобка» –
Спи, Ленуся, баю-бай, ай-люли...
У лисицы на конце языка
Тихо вздрагивает колоб Земли:
Приготовился скатиться, пропасть,
Только рано наливать упокой –
Павел Фёдорыч лисицыну пасть
Затыкает ослабевшей рукой.
Павлу Фёдорычу сто без годка,
Два инфаркта – миокард, не боли...
Очень страшно на конце языка
Колобку щенячьей глупой Земли,
Потому что тётя Ира – родня,
Не поймёшь, какая – вечно ворчит:
«Ну, избаловал! Без ванны ни дня!
Куклы, платья, пастила, калачи!
Вся-то пенсия на Ленку идёт,
То арбуз ей в январе, то гранат,
Не допетришь, кто из них идиот!»
...есть на свете дом такой – интернат...
А у Ленки – кот игрушечный Брысь,
Восемь мячиков, для куклы кровать...
Павел Фёдорыч, ты только держись.
Ты ведь знаешь, что нельзя умирать.
ГРИШКА ОТРЕПЬЕВ
По народному преданию,
Марина Мнишек после смерти
обратилась в сороку.
Царь Отрепьев едет по жену,
Развесёлый, пьяненький в умат,
А за ним сорока по жнивью,
Всё стрекочет, дуру не унять.
«Эх, Маринка, нищим – караси,
Нам – стерлядка с вилочки да в рот.
Отчего так любят на Руси
Самозванцев, пьяниц и воров?
Кыш, сорока! Дура, осержусь!»
А сорока трёкает с ворот:
«Чи-чи-чи... кого полюбит Русь,
Непременно первого убьёт».
Буль-буль-буль – баклажечка в руке...
«Был, Маринка, я совсем дитём –
Зарубили батю в кабаке...
Так, литвин... в кафтане золотом.
Вот с того кафтанчика с шитьём
Захотелось в злате – не в золе...»
«Чи-чи-чи... доцарствуешь шутом –
Так ведётся в руския земле».
Буль-буль-буль... «Дарёное кольцо
Не забыла в польской стороне?
А у спящих – Божие лицо,
А у деток – Божие вдвойне.
Всё сыздетства... вот куда дошёл,
Признаёт сама царица-мать».
«Чи-чи-чи... дитёнком – да в подол:
Спрячь, Марина – лезут убивать».
Буль-буль-буль...» Да черти понеси
Тварь-сороку в чёрные кусты!»
...а в лице первейших на Руси
Самозванца видятся черты,
И по жизни – много на кону,
Детям – в игры взрослые играть,
Гришкам – лапать русую страну,
Нехорошей смертью помирать.
Буль-буль-буль, баклажка...
чи-чи-чи.
Скачет лошадь с Гришкой по траве,
А в суме – Маринке калачи,
На неделю хватит на Москве...
ВОРОНЫ
На Вороньже каркали, как черти,
Вороны у свалок и бадей...
Пары у ворон – до самой смерти,
Что большая редкость у людей.
Малолетка, я совалась шилом –
Не вопросы, мина да патрон –
Негулящей брякнула Людмиле:
«Почему живёте вы с Петром?
Он хромой... а вам чертёжник Вадя
Клялся ноги мыть, стирать бельё».
«Где едят, Веруша, там не гадят...
Знать, к дождю базлает вороньё».
Эх, Вороньжа, роты золотые,
Танцы-обжиманцы на заре:
Каркали вороны при Батые,
При Иване Грозном и Петре,
Приходили с ночевами дяди,
Брякали в оконное стекло...
«Где едят, Веруша, там не гадят».
Притаилось. Жило. Проросло.
Да, старею – ближе всё, что было,
Вспоминаю чаще – есть о ком...
Через годы машет мне Людмила
Петиным подаренным платком.
Где топор, что срубит эти корни?
Глянь – вороны роются в золе...
Слышь, не надо гадить, где накормят –
В доме. На Вороньже. На Земле.
...на Вороньже каркали, как черти,
Вороны у свалок и бадей.
Пары у ворон – до самой смерти,
Что большая редкость у людей.
