вся дичь, в предчувствии стряпни,
ленивей и вдвойне пушиста,
расходятся кругами пни – следы
от пальцев баяниста,
тяжёлый заяц, на скаку, на
двести градусов духовен
печётся, с дырочкой в боку, и
блеет одинокий овен
в тумане моря, где облом гремит
ведром из-под сарая,
в витрину упираясь лбом
замрёшь, игрушку выбирая,
пришла пора в бутылку лезть,
давить на клавиши штрих-кода –
не посрамим былую жесть,
родной захват для электрода,
торчит из ходиков орёл, ему сто
лет гореть в гареме,
на белку стрелку перевёл, и за
цепочку тянет время,
мы за него поднимем лай в
гранёных рюмках, холодея –
давай, за статую, давай, опять за
голую идею,
где банных шаек перестук,
прилипший листик на затылке,
посмотришь с ужасом вокруг –
одни будёновцы в парилке,
и, наблюдая молодёжь, пока
страна впадает в спячку,
с губы улыбку сковырнёшь,
как надоевшую болячку.
СОМНЕНИЕ
Из глубины веков скажи-ка, няня,
уютная, как девушка с веслом –
коней на переправе не меняют,
но как мне поступить с моим ослом,
как показать клыки свои и норов,
пока враги грызут земную ось?
Открыл намедни ящик помидоров,
лишь чудом без Пандоры обошлось.
Мне вырасти до звёзд не светит, да ведь?
Ну сколько можно в замети сплошной,
чтоб огоньку словам своим добавить
по снегу чиркать палочкой ушной.
Возникнув, еле держится в секрете
желание уйти не нагрубя,
одно из двух осталось
на планете –
ходить под Богом или под себя,
но вдруг удачу выследишь и – хоба,
петляешь кулаками, аки тать,
чтоб завести шарманку, или чтобы
на телефон наушники смотать,
объятый пьяным зудом новоселья,
тянуть белиберды зубную нить,
и в морозилке кепку от похмелья
до будущего праздника хранить.
СИЛА ПРИВЫЧКИ
Из модема выгнали Адама –
торрент Евы скачивал взасос.
Месяц, словно ручка чемодана,
к туче на колёсиках прирос.
Посыпают звёзды из солонки
Эйфелеву башню без корней –
как у непослушного телёнка ноги
разъезжаются у ней.
Сена под мостом синей Сенеки,
у химеры иней на хвосте.
Видеть сквозь опущенные веки
мне удобней даже в темноте,
здесь любая статуя носата, то ли
дело – в солнечном раю,
где не спят Роскосмос и Росатом,
обнимая родину свою,
ласточки с весною в чьи-то сени
прилетели брызгами с весла,
будто и не гложет червь сомнений
этот мир, испорченный весьма,
будто не ослабла нить накала у
всего, что двигает людьми –
ни старалась как, ни намекала
на пустые хлопоты любви.
Милая, ты тоже заскучала над
последним яблоком в меню.
Дочитаю Библию сначала,
а потом, ей богу, позвоню.
ЮНОСТЬ
Всё ясно, если первый встречный
принцессу взял за полцены –
сим-сим, не дьюти фри, конечно,
но держат те же пацаны.
А мне пора компот из вишни,
«нарзан» на пике склона лет:
на циферблате третий лишний –
секундной стрелки тоже нет.
А было, в поле – сплошь татарник,
грозы нечаянной компресс,
и дышишь, как сквозь накомарник,
входя в густой и жирный лес.
Грибов и ягод запах винный,
далёкий топот, как извне,
и, вдруг, забрызганная глиной,
меня догонишь на коне,
тебе, в шестнадцать – всюду место,
доверчиво прильнёшь к плечу,
конечно, чья-нибудь невеста –
но я такую же хочу!
НЕЗНАКОМКА
Пока не замечаешь, как ты дышишь,
затылку далеко до потолка –
любовь-морковь не сразу сносит крышу,
полы и стены двигает пока,
и чем она слабей, тем ты целее –
сиди себе, в бутылочку гуди,
одна беда – похрустывает шея,
то горячо, то холодно в груди,
догадываюсь, будущее близко,
и вижу, как, попутав берега,
компьютер гладит ногу программистке,
дай Бог, чтоб не толчковая нога,
в сети гуляет вирус приворотный –
одно из двух, влюблённость или грипп,
системный Блок, не гопник в подворотне,
мигнул глазами кролика – и влип.
Каким антибиотиком ни брызни,
нерукотворный образ не спалишь,
бесплатно отливают только в брынзе,
чтоб накормить компьютерную мышь,
пластмассовой эпохе скажешь: здрасьте,
мне более надёжны и близки
часы – когда заводишь, на запястье
колёсико цепляет волоски,
поэтому, фантазии без лишней,
плевать, во что одета, хоть в лаптях,
но – губы, как наклюнутые вишни,
и мягкие морщинки на локтях.
УЖАС ПОВСЕДНЕВНОСТИ
Облаков расправлена постель,
кружит на закате коршун-крошечка,
будто, заварив ромашку, степь
тишину помешивает ложечкой.
Бездуховной жаждою томим,
выглянул в окно сегодня позже я,
где собачья пасть к ногам твоим,
и боязнь сорваться в двоебожие.
Напеваю мантру перемен,
Мекка там, где ты, моя жеманная,
вышьешь в чистом поле пропилен
гладью за порогом выживания.
Здесь фашист пока не наследил,
девушек хороших нынче много как,
ласковых имён, а я один
на один с тобой в прицеле Кодака.
Превратившись в мудрую сову,
на тебя гляжу во все гляделки, но
денег не жалею, не зову,
и плевать на дачу в Переделкино.
Передел – за горы унесло,
на кино – один билетик синенький,
где в руках у девушки весло,
а вокруг стиляги и насильники.
