Дремлет аист на крыше нашей.
Конь умчался, как время, влёт.
И луна без ночной рубашки
Вдоль закатной зари растёт.
А на кладбище в цвете ивы,
Тишина и покой везде.
Мы давно умереть могли бы,
Только как бы разведать, где.
А вчера журавли кричали,
В небе, может, или во сне.
Я от нежности и печали
Задыхаюсь, как в косах снег.
Ветер.
Флейта.
Гнездо и зори.
И тревога.
И трепет.
Соль.
Дома.
Юность.
И нету горя.
Скоро осень –
Накрытый стол.
* * *
Дождалась печаль.
Стужа. Словно в бреду,
Голоса, голоса, голоса истории…
По столице Руси через дождь бреду
К той планете, моя которая…
Чёрный плащ будет биться
Во мгле золотой.
Голова – из-под града выскользни.
Для моей слезы – для смешной такой
Нету слов, чтоб в журналы мне выслать их.
Закипело всё.
Отмирает плоть.
Подмигнула святыня разменно.
И морщиной на лбу
Обласкал Господь
Недевчачью мою измену.
Ветер ломит стебель,
Когда течёт
По нему то ли кровь прапрадеда,
То ли соль.
Украине моей почёт.
Разум тешит и душу радует.
Перерезано горло
Имперских кур,
Всей бумажной кондовой братии.
Перекур объявляется, перекур!
Только чудится: не убрать её.
В этот год и дождь неуютно мне…
Как со мной, вероятно, ближнему.
Утоплюсь, а может быть, на струне
Вознесусь поближе к Всевышнему.
Землю грызть научусь.
Изучу язык трав.
Древо долларовое вырастив.
Промолчу в ответ Космосу:
«Ты не прав».
За широты его всё навек простив.
САМОПАРОДИЯ
Осень такая, словно
Рукописи горят.
Жизни собачьей ровно
Лет уже пять подряд.
Вот и звезда, обрушена,
Вновь прилетела, зла.
И облетела груша,
Что в первый раз цвела.
Бомж божества светлее,
Всё при себе своё.
Летом и день длиннее,
Идея – к чёрту её.
К чёрту любовь и голод,
Свечку возьму я в долг.
Вчера неказистый Воланд
Смешно забежал в наш морг.
Нынче стреляли в волка –
Космосом его шерсть.
Мир – такая тусовка,
Где заправляет Смерть.
Птицы мои да цветочки,
Вечного детства даль,
У вас не понял ни строчки,
Но всё равно вас жаль.
Встретимся за пределом
(За фиолетом – дым),
Пашне за переделом
Или грехом святым.
Тяжко стареет вишня
В чёрном огне эпох.
Дубы многолетние вышли,
Срезанные в сугроб.
Инопланетный лучик,
Сбитый стеклом озёр.
Все мы знакомы, лучше
Будет смешной повтор.
Мы живём – не иначе
Колхозный цепной отряд.
Мастер пишет и плачет:
Рукописи горят…
ГРУЗИНСКОЕ
Выпивали вечером с грузинами
Всё за тех, чьи корни прорастут…
Мир прекрасный, горький, обезумевший…
И сады разгневанно цветут.
Как-то так: не всё вокруг сжигается?
Конь Давида – словно лука тетива.
А вина-Кура ещё останется.
Горы и века – певучие слова.
Хочется с судьбою безголовою
В лучший мир из городских квартир.
Саблю целовать лишь только голою,
А грузинку – в сердца монастырь.
И не нужно верности до гроба нам
Или дружбы сразу и навек…
Я легенду Грузии попробовал,
Как святую влагу из-под век.
Горы, море…
Лица правоверные.
Грусть с кинжальным отблеском.
Полёт.
Ведомо то Богу лишь и зверю лишь –
Сколько всё пребудет, не пройдёт.
* * *
Ты ждала.
Стук сердца своего
Принимала за стук копыт моего коня.
По правилам волчьим моя оступилась доля.
Я был с другою.
И чаша была без дна.
Святой и сладкой казалась моя неволя.
Отдать бы себя подороже.
Кому? Когда?..
Неинтересно роль сердца играть глазами.
Страна и курва, и песня – моя награда.
Теперь мы всех на Земле простили бы сами.
Захочется сына…
Чтобы судьба – не Христа.
А Будды – так можно?
Почему бы – не Будды?..
Ты ждала.
Летели, как снег, года.
И морщина, как тень волос,
Ниспадала как будто.
Моя перемена,
Я беден.
Мне грош – не в путь.
Из меня выдавливали испуг,
палили кудель похуже,
А тело болело, катила печаль –
как ртуть.
Чёрной дрожью калин
Светились, как звёзды, лужи.
Заложниками судьбы, стоящими
под ветрами,
Не знали, что будет с миром –
Не то что с нами…
Грешна любовь
Между зОрями и людьми,
Зная, что мы
От одной
Прамамы.
* * *
Оксане Лозовой
В осеннем лесу я пас коров,
В осеннем синем лесу.
Мой конь по грудь в тумане снов,
А листья плыли, как лисы.
Уютно и славно мне было так!
Неизвестностью пахли дебри.
Звезда надо мной крыльями сложит знак,
Без памяти в руки падая с неба.
Ёж там неспешно грибы искал,
И речка текла к морю…
Звезда, вот тебе и моя рука,
Ей сердце прозрачное вторит.
Я из ветра того, что и ты, весь,
Что и травы, и Бог, и Демон…
Все мы, все мы, всё живое здесь
Друг друга пасём, ищем, где мы:
Космическая безбрежность, моя душа…
Безумие гениально!
В мире смертных ослик идёт не спеша,
И листва берёзы печальна.
Ничего не нужно.
Лишь бы полёт –
Никому ничего не выменяем.
Нам пасти коров на своём поле
Под листопадом синим.
* * *
Отчизну выучу, как будто тело милой,
Что искупалась в свете лунном, как в морях.
Пришла и мне пора отбросить крылья,
Спасая душу при монастырях?
Они же золочённые, как осени,
Что с яблоками белыми в ветвях.
Стояли старцы, выйдя с поля с косами.
Гадаю я на птицах и ручьях.
Просты слова берёзовой той музыки,
Сокрестья дедовских противоречий,
С душой просторной застегнули узника
И голову ему срубили с плеч.
А в тридцать лет и жизнь уже как правило,
Скрипит прозрачный перечень улик.
Приходит снова то, что мы оставили,
Чутьём плодов переживая миг.
Здесь всё уравновешено обрывами.
Я всё люблю.
Ни для кого не новость.
Ночные кони с золотыми гривами
Несут туда, где я уже не гость.
Там, где цвета, и ладанки, и страсти,
И песнь дрозда, след крови на стебле…
Не всё равно ли, под какою властью
Уйти навек мне в землю на Земле?..
* * *
Трава такая – словно думает о снеге.
Струна такая – словно думает о стрелах.
Я волосы твои ласкаю, как во сне.
Проста вода В могилах пустотелых.
А ты прекрасна, словно бы весна,
С тобою думать и грешить так сладко…
И хорошо, и так смертельно нам.
Мы для себя спасенье и загадка.
Мы одиноки. Одиноко всё.
Одни мы, потому что всё едино.
Из наших рук ночь Леты холод пьёт
И топит взгляд в цветении калины.
Осенний цвет в зеницах журавлей.
И мы, и мы – расхристаны, не вечны.
Не нужно слов…
Да, слов не нужно с ней!
Мудры тут звёзды так и человечны.
Тиха здесь радость мёртвых и живых,
Грохочет время порохом, шампанским.
А плач сосны и звёздных позывных,
Как боль неизлечимая по-пански.
Я тоже так любим тобой и твой,
Цыганской степью вышитой крещён я.
Мы молимся,
В траве теряясь той,
И ты во мне скрываешься бессонно.
В мой стих поверь.
Мой стих – любимый зверь.
Он любит ласку.
Он – мой Днепр и кручи.
И даже на бумаге он теперь
Сожжённым – остаётся не приручен.
В судьбе моей танцуй же и звени
Кудрями, девочка! Я выбирать не стану.
Да, обвиняй меня, захочешь – обмани.
Пои святой водою и обманом.
