По карманам гоняю холодный алтын,
Погадать на тебя или нет?
Переулок вдыхает туман, мокрый дым
И скрывает внутренний свет.
А потом, словно враг, нападёт пустота
С острым лезвием зимней тоски,
Жизнь – как пуговица, что пришита не та,
Скоро инеем стянет виски...
Простою до утра, прислонившись к стене,
В окруженье железных оков,
Чтобы сердцем услышать в глухой тишине
Звук знакомых любимых шагов.
* * *
Когда весь мир расчерчен на квадраты
Холодным ветром осени, скользит
Листва безвольно черепичным скатом,
И в шорохе том слышится санскрит –
В твоих речах, немолкнущей браваде,
В чернильных пятнах на худых руках...
А птицы над Нескучным мёрзлым садом
Кричат на вавилонских языках.
И кажется, что это не смятение,
А вечный спутник для твоей души,
Которая не жаждет воскрешения
И никуда, пожалуй, не спешит.
ЗИМА В ГАГРАХ
Как присолен асфальт у бульвара!
Лёгкой пылью покрыт, словно сон.
В полосатой палатке «Тамара»
Пьёшь горячий куриный бульон.
В зимних Гаграх на улицах гулки
Одиноких прохожих шаги.
Ты закуришь в сыром переулке,
Где в тумане не видно ни зги.
Будешь долго ходить по бульвару,
Пальмы мокрые в море глядят.
На балконе в халате Тамара?
Впрочем, мало ли в Гаграх девчат...
В лёгких – холод и запах магнолий,
А на сердце тревога и жуть.
Будто с крашеных стареньких кровель –
Лихорадки любовная ртуть.
Нужно взять себя в руки, напиться
Дорогого сухого вина.
И в подарок – красивого ситца,
Вдруг Тамара сегодня одна?
Синеглазые лодки развесив
На трясущихся мокрых плечах,
Море пенится бешеной песнью,
Рукоплещущим эхом в горах.
РАЗГОВОРЫ СТЕПНОГО ВЕТРА
У реки – тишина и холод,
А в степи – озверевший ветер
Васильки наклоняет долу,
Бьёт по ирисам, пылью вертит.
Я со степью, наверное, схожа,
Красотой не хвалюсь, смиреньем,
На, бери меня, если сможешь,
Понедельником, воскресеньем.
На подушках, в шатрах, в полыни,
У дороги язык горчичный.
Мужем будешь ты мне отныне
И любовником приграничным.
На Урале найдём мы лодку,
Поплывём по сомам и звёздам,
Запивая вином и водкой,
Что минуло и помнить поздно.
Маки красные – кровь и степи,
Горизонт тетиву срывает,
Что же ты закрываешь веки?
Руку дай, я иду по краю.
* * *
Тени мечутся по асфальту,
дай мне руку, зажмурь глаза.
Синий вечер холодной смальтой
в небе выложил образа.
Ледяною ладонью ветер
по прохожим наотмашь бьёт.
Словно нету тепла на свете,
словно лето и не живёт.
А в карманах не мёрзнут руки,
если вместе смеяться, петь.
Нам неведома боль разлуки,
ревность – злая рыбачья сеть.
Улиц белые полотенца –
до утра не истопчешь лён.
Первый снег похож на младенца
или детский весёлый сон.
А под свитером грубой вязки,
где на нити дрожит звезда,
сердце тянет червонной краской
для любви свои провода.
Словно ижицею, колеблясь
в тёмный утренний сонный час,
уцепился за них троллейбус
и везёт потихоньку нас.
СОЛЬ-ИЛЕЦК
На рельсах соль, на коже соль, и горизонт
зарос полынью и от солнца лёг в пунктир.
Дрожит над пляжем кружевной небесный зонт,
и зазывает пенной пристанью трактир.
По берегам, позёмкой белою шурша,
шагает чайка, в крике разевая клюв,
и бесприютной кажется душа,
фонарь китайский огоньком раздув.
Разносит ветром пыль, чужую речь,
в движенье вечном колесо судьбы,
и только ночью некому стеречь
солёный привкус раненой губы.
СТАРАЯ КАЛИТКА
Ветром принесло, к щеке прилип
виноградный лист, от крика красный.
Заросли из мяты. Петель скрип
у калитки ржавой, где напрасно
осень надышала на ключи.
Не закрыть ворота – вот причина
слёз холодных, и теперь молчи,
сигарету жги до середины,
обжигая пальцы на ветру,
медь, вода – на треть уже испето,
превращай серьёзное в игру,
как велит несбывшееся лето.
Как велят на стыке поездов,
завернувшись в простыни плацкарта,
откровенья полиморфных снов,
козырь превратив в четыре карты.
У калитки старой тяжкий нрав,
сладить с ней, поверь, – уже полдела!
Не ищи среди высоких трав,
что прошло, пускай не отболело.
Вмиг озябших, словно воробьи,
облаков летучих серый полдень
Мокрыми мазками тихо длит
и пространство жалобой наполнит.
ВЕЧЕРНЕЕ
Замолчи, сверчок, не нужно звона!
Спрятался куда-то под кровать...
В небе накрошили поролона
Синие чернила промокать.
Что с того, что ты поёшь сердечно,
В мятный запах окунув фальцет?
Всё проходит, и любовь не вечна,
И не нужно истин, если нет.
Плакать ли о том, что он хороший,
Бить ладонью горько по столу?
Летняя трава стоит нескошенной,
Ветром завивается в юлу.
Дочь ветров – печалиться не стану,
Слёзы сохнут, поцелуй горит.
У реки – асфальта автобана
Жизнь ночная, уличный зенит.
Не приедешь, поезда не ходят,
Нет угля, замёрзли провода?
У тебя не сердце, а просодия,
У меня – горячая звезда.
Только говори, а не молчи!
У стихов – не слоги, а лучи.
* * *
Если снег разлучит нас
холодной своей полосой,
словно жесть подоконника,
ветром жестоким раздетой,
Я останусь стоять
И, поверь, не пойду за тобой
по шершавым камням
прошлогоднего жаркого лета.
Я останусь стоять
за чертою безвизовых рек,
где чужие созвездия
светят сквозь сжатые веки,
где каштаны и пальмы
отроду не видели снег
и где люди не знают,
что можно влюбиться навеки.
На прощание спой,
а потом я уйду в никуда,
там не носят пальто
и разлука не пишется слитно,
и на мельнице времени
в лёд превратится вода,
если снег разлучит нас...
