Мы полночи в дороге, и камнем
лежит разговор
На душе у меня, тайн чужих
лучше вовсе не знать…
…Проезжая Шиханы – цепочку
загадочных гор,
Над болотом судьбы замостили
некрепкую гать.
Там трясина такая – ни
вырваться, ни проскользнуть:
Рос в неполной семье, рядом с
матерью был одинок.
Фары били дуплетом, неоном
расстрелянный путь
Падал нам под колёса,
признался Руслан: «Я игрок.
С малолетства бушует в крови
нездоровый азарт,
Взять удачу за бороду, кажется,
очень легко,
И в тюрьме кантоваться
пришлось из-за меченых карт,
Раз каталу избил – козырило,
но в масть не легло.
Стал копейку свою зарабатывать
честным трудом,
На машину скопил да и в
частный подался извоз,
Мы с Людмилой, женой,
переехали в собственный дом,
Только счастье опять полетело
кошаре под хвост.
Игровой автомат – вот напасть,
личный мой Черномор,
Не могу обойти ненасытную
щель стороной,
Всё швыряю туда…» За цепочкой
шихановских гор
Злой сентябрьский туман вдруг
деревья покрыл сединой.
У судьбы на закорках трясину
невзгод не пройти,
И жену не вернуть, и долгов не
отдать ни рубля.
Надо жизнь изменить… На
расстрелянном светом пути
Горизонт заалел – тормози,
оторвись от руля,
На обочину выйди и грудью
широкой вдохни
Воздух чистой степи,
побеждающий дым городов.
Только ты и Господь, вы
сегодня на трассе одни,
Я не в счёт, избавленья проси у
Него от оков.
С Черномором расстанься,
спасись в этой дивной глуши,
И Людмилу вернёшь, и родите
вы сына и дочь!..
Мы остаток пути в Оренбург
проводили в тиши,
Битым козырем пала в поля за
шиханами ночь.
Колобок
Не кляни судьбу напрасно,
городской рисуй лубок.
Помнишь сказку: утром ясным
покатился Колобок
По дорожке из окошка, сквозь
туман, и пыль, и дым.
Вились роем злые мошки надо
лбом его крутым.
Надкусили в серединке, махом
выели кусок –
К бабе с дедом на картинке
возвратился Колобок.
Не высок, скорее низок,
круглый, как ни посмотри.
У него волшебный список –
деда три да бабки три.
Одному купить картошки, а
другому – молока,
Третьей сахара немножко,
манки, свёклы… В кулаках
Сжаты ручки от пакетов –
крепок он и коренаст,
Весь в трудах зимой и летом,
вам последнее отдаст.
Не откажет ни знакомым, ни
соседям, ни друзьям.
Помощь близким – аксиома,
помощь дальним видел сам.
Вечно крутятся собаки под
ногами Колобка,
Бесприютным носит «наки»:
корки, кости из кулька,
Сахарок всегда в карманах:
«Подходи, собачий люд!»
Урезонит самых рьяных:
«Слабым тоже есть дают!»
На судьбу пенять напрасно,
если дырка в голове.
Так случилось: утром ясным,
городской поверь молве,
Укатили санитары прямо в
дурку Колобка,
Не теряя время даром,
подлечить его слегка…
…Он вернулся, встрепенулся,
обратился к списку дел!
Я, здоровый, сразу б сдулся,
так бы в жизни не сумел.
Сын
Летает пыль по закуточкам,
Свисает паутины клок.
Довольна мать – она с
сыночком
Побелит завтра потолок
И наведёт порядок в доме.
Приехал сын… Он рядом, тут.
Кукушка скрипнет в полудрёме:
«Часы не скоро заведут».
– Как долго я ждала, Олежка,
К стеклу прильнув горячим лбом.
Вокзал-то рядом, что за спешка,
Билеты выкупишь потом.
Ещё успеешь в путь обратный,
Сынок, подольше погости.
Рукавчик кацавейки ватной
Зачем-то скомкала в горсти.
И слёзы вымерзли в морозы,
Остатки выплеснув тепла.
В потёках скатерть из вискозы –
Поесть соседка принесла.
– Не болен ли, сынок любимый,
Как внук, невестушка моя?
Вернул бы Бог частичку силы,
К тебе б слетала за моря.
Но ничего, теперь мы вместе,
Жаль только папы с нами нет…
…Кукушка дёрнулась на месте,
Когда сорвали шпингалет,
Вошли в квартиру тёти Лены –
Она лежала на полу
Совсем одна… Синели вены…
Лишь пыль комочками в углу,
И паутины клок небрежный
Свисал уныло с потолка.
– Каким ты маленький был
нежным.
Как рвался к нам издалека…
Женя
Показала осень зубы – зябко
стало по утрам.
Первый месяц, самый глупый,
предрекает зиму нам:
То дохнёт морозом в лужи, то
нырнёт за воротник,
Пыльный смерч в момент
закружит… Так изменчив,
многолик
День сентябрьский с позолотой
края солнца в рвани туч.
Шаркнут бабушкины боты по
асфальту: «Хуч да хуч».
Невеличка, как сухарик, на
сединах – капюшон,
А под курткой – словно шарик.
Может быть, такой фасон?
Нет, клубком свернулась Женя,
крошка Женя, той-терьер.
Плавно бабушки движенье,
боты мерят длинный сквер,
Прижимает Женю к сердцу и
бормочет на ходу:
«Нам, старушкам, надо греться,
я сейчас домой пойду.
Погуляли, Женя, хватит,
сокращаю моцион.
Пусть бумажки ветер катит,
гонит мусор на газон».
Не хозяйка, а подруга, каждый
раз один маршрут.
– Что-то слышать стала туго,
ноги тоже не идут,
Не сдавайся быстро, Женя, нам
с тобой вдвоём скрипеть...
…Туч неспешное круженье,
осень красит листья в медь.
«Хуч да хуч», – шепнули боты
и потопали в подъезд.
Бабушка нальёт компота, Женя
каши ложку съест,
Включат древний телевизор и
залягут на кровать.
До сентябрьских ли капризов,
лишь бы утром вместе встать...
Показала зубы осень – из
Урала воду пьёт.
Бабье лето мы попросим, пусть
скорее к ним придёт.
Кошки
Виктору Фёдоровичу
По памяти вдоль, как по ровной
дороге,
Неспешно бредут стариковские
ноги,
И палочки стук раздаётся в
ушах.
А рядышком кошки, голодные
кошки,
В пакете – кастрюльки да
чистые плошки,
Для каждой своя… В тёплой
каше и щах
Не густо обрезков колбасных
и мяса –
Но пенсии мизер для среднего
класса
Достаточен толк понимать в
овощах.
Бездомным животным к чему
разносолы?
Вот котик с бельмом на глазу,
невесёлый,
Был изгнан во двор за увечье
своё.
Старик поманил бесприютного
пальцем,
И плошка с обедом досталась
скитальцу –
Завидует с голых ветвей
вороньё.
Судьба человечья так схожа с
кошачьей:
И нас выгоняют, и мы горько
плачем,
Меняя меха и шелка на рваньё.
Лет десять, день в день,
несмотря на погоду,
Хвостатому нёс пропитанье
народу
Седой человек, а потом
перестал…
Ушёл навсегда, и теперь в
райских кущах
Для Божьих котят варит кашу
погуще
И щи, раз нектар по знакомству
достал.
У нас во дворе молодая соседка
Вдруг с плошками вышла в
нарядных балетках,
В добро превращая презренный
металл.
